Правый поворот запрещён

Скорик опоздал минут на десять. Майор Агрба ждал его на скамье в коридоре. Как всегда, он был в штатском. Скорик никогда не видел его в форме, даже не мог представить себе, как она на нем выглядит — Агрба был толстоватый коротышка с сильными плечами, вечно подтягивающий брюки, сползавшие под наметившийся живот. И сейчас поверх желтой сорочки без галстука на нем в обтяжку сидела затасканная салатового цвета курточка; серые брюки пузырились на коленях, давно просили щетки и крема растоптанные широкой ступней коричневые туфли. Его можно было принять за человека любой профессии: слесарь из ЖЭКа, шофер, рубщик мяса, мастер из телеателье, продавец овощей или фруктов на рынке…

— Здравствуй, Джума. Извини, что опоздал. Заходи, — отперев дверь, Скорик пропустил Агрбу. — Садись. — Он увидел листок, почерком коллеги, занимавшего стол рядом, было написано: «Тебе звонили из химчистки, костюм давно готов». Скомкав и швырнув бумажку в корзину, Скорик спросил: — Ну, как живешь, Джума?

— Как кукурузные зерна в ступе, а пестик в руках у хозяина. На коллегии генерал огласил цифры: на одного опера в среднем приходится семьдесят семь нераскрытых, а у одного следователя — до восьмидесяти дел в производстве.

— У нас ненамного веселей… Дома как? Прибавления семейства не ожидаешь?

— Дома нормально. Ожидаю, — Агрба весело сощурился.

— Сколько же у тебя? Трое?

— Да. Ждем с Надькой четвертого… Ну а ты как? Женился?

— На ком, Джума?

— Ну на этой кадре… ты с нею уже года два. Катерина, кажется?

— Есть такая. Боюсь детей заводить, потому и не женился, — подмигнул Скорик. — Сопли, вопли, шоколадные конфеты, размазанные по всем вещам. Начну бить — лишат отцовства.

— С шоколадом сейчас не разгонишься, дорогой, так что не бойся.

— На, читай, — Скорик достал из сейфа папку с делом.

Пока Агрба читал и что-то себе выписывал, Скорик куда-то названивал…

— Понятно, — Агрба закрыл папку. — Правда, не очень. Приехала с Назаркевичем. С кем уехала, куда? С Назаркевичем ты встречался?

— Он в больнице, ногу разбил, вроде в аварию попал.

— А где уверенность, что он вернулся в тот же день?

— Это со слов секретарши, вернее с его слов, он ей так сказал, «Кубракову отвез и вернулся к вечеру домой».

— А может он переночевал у кого-нибудь в Богдановске. Исключаешь?

— Нет. Вот это и проверь. Надо бы и на машину взглянуть. И придется тебе сгонять завтра с утреца в Богдановск. Тамошние сыскари ребята хорошие, но тебя я люблю больше.

— Это я уже понял. Сам-то чем займешься?

— С институтскими людьми надо встретиться.

— А что Войцеховский говорит?

— Пока лишь то, что есть в деле… Но, Джума…

— Ты знаешь, я не резинщик. Только позвони Проценко, чтоб он мне больше ничего не подвешивал. Он ведь как? Получит от руководства разгон сразу меня достает… Давай мне адрес Назаркевича…

Дом, в котором жил Назаркевич — облупленная пятиэтажка — стоял в глубине двора. Детские качели, загородка для мусорных баков. За домом полуобвалившийся забор, за ним — пустырь. Впритык к забору два металлических гаража. Между ними машина, накрытая брезентом. Оглядевшись, Агрба быстро приподнял брезент, посмотрел на номер. Машина Назаркевича. В ГАИ Агрба загодя узнал цвет, номер и модель «жигуленка», принадлежащего Назаркевичу. Джума вошел в подъезд, поднялся, позвонил в дверь. Никто не отозвался. Он стоял долго, несколько раз нажимал кнопку. Безрезультатно. Потом позвонил в дверь рядом. Вышел мужчина в майке и полосатых пижамных брюках.

— Вам кого?

— Я к Сергею Матвеевичу. Что-то не открывает.

— Их дома нет. Наталья Даниловна к нему в больницу поехала.

— А что с ним?

— Колено сильно зашиб, в аварию попал. А вы кто будете?

— Знакомый… Он в какой больнице? Не знаете?

— Чего ж не знаю, я сам отвозил его на своей машине?! В 4-ю городскую, в травматологию…

Спускаясь по лестнице, Агрба думал, что надо было спросить, где, при каких обстоятельствах Назаркевич повредил колено и когда вернулся из Богдановска: в тот же день или после. Сосед Назаркевичей мужик разговорчивый, видно, отношения между ними хорошие, так что мог знать и это. Но поразмыслив, майор пришел к выводу, что поступил правильно, воздержавшись: нельзя слишком «давить на газ», эдакое неумеренное любопытство настораживает. Люди замыкаются…

Выйдя во двор, Джума посмотрел в сторону гаражей. Велик был соблазн взглянуть на автомобиль, покрытый до земли выгоревшим брезентом, но появился народ — люди возвращались с работы, на качелях молодая мамаша катала девочку лет четырех. Так не солоно хлебавши, Агрба двинулся к трамвайной остановке.

Джума шел по больничному коридору в сопровождении врача-ординатора, накинув на плечи халат.

— Здесь, — сказал врач, останавливаясь у двери в палату. — Он в левом углу у окна. Я вам не нужен?

— Нет…

Джума вошел и сразу скис: в палате шесть коек, на каждой лежал больной, у одних руки и торс в гипсе, в каких-то металлических конструкциях, у других — ноги подвешены в блоках. Агрба подошел к постели Назаркевича. Сесть было некуда — два стула на всю палату, оба заняты банками, книгами, тарелками, крышками.