Правый поворот запрещён

«Артем Григорьевич, с вашей помощью я хочу получить только тот срок, который заслужил, но не больше. Врать мне невыгодно. Честное слово, это не мой чемоданчик. Скорее всего он того четвертого бакинца, что сбежал. Я просто прихватил чемоданчик в последний момент, думал, там бабки… Артем Григорьевич, а куда меня могут отправить отбывать срок? Хорошо бы в „пятидесятку“».

«Какая вам разница?»

«Ближе к дому», — ответил он, но я понял, что это не вся правда.

«Что собираетесь делать после выхода из заключения?» поинтересовался я.

«Как вы сами понимаете, я не все отдал государству, оставил себе хороший загашник. Выйду — вложу в дело, может в какой-нибудь кооператив».

«Но вас станут грабить, как вы грабили других».

«Ну и что? Буду откупаться! А вдруг к этому времени власть поумнеет, поймет, что кооперативы — хорошая молочная сиська и начнет их защищать по-настоящему, а не будет душить, как сейчас, с нашей помощью?..»

Вот такого вымогателя-прагматика подкинула мне судьба в качестве подзащитного. Посмотрев на часы, я выбросил окурок, пора было идти в зал заседания, а не хотелось — он без окон, там духота…

— Ну что, Виктор Борисович? — спросил Щерба. — Спать охота?

— Есть немножко, — ответил Скорик, вспомнив бессонную колготную ночь, которую они провели вместе с Войцеховским. — До шести утра работали.

— Ну и что наработали? — Щерба подпер тяжелый подбородок ладонью. Они сидели в его кабинете. Солнца здесь почти не бывало, окно выходило в дворцовый колодец, поэтому всегда горел белый свет в трубчатой лампе вдоль стены. — Что утонувшая? — спросил Щерба.

— Или утопленная, — Скорик посмотрел на Войцеховского, сидевшего на стуле напротив.

— Вот как! — Щерба почесал толстым пальцем в ухе, где росли рыжие волосинки. — Вы уверены? — его несколько покоробила категоричность Скорика. — А вы что думаете, Адам Генрихович? — обратился он к Войцеховскому.

— Возможно, — прокурор-криминалист пожал плечами.

— Кому же это понадобилось? — Щерба посмотрел сперва на одного, потом на другого. — Вы виделись с прокурором района?

— Ну а как же! И со следователем, и с милицейскими. Они уже сколотили группу, — ответил Скорик.

— Теперь подробней, — попросил Щерба.

— Труп обнаружили мальчишки утром в воскресенье, зацепился за корягу. Принесло его течение, видимо, ночью или на рассвете, те же мальчишки на том же месте купались накануне, в субботу, допоздна, часов до пяти вечера, тогда коряги еще не было.

— С какого берега она попала в воду — с правого или с левого? Это тоже существенно, — заметил Щерба.

— С левого вряд ли, — покачал головой Скорик. — Там на протяжении нескольких километров впритык идут охраняемая лодочная станция, причалы рыбокоптильного завода, пляжи дома отдыха и пансионата, узкоколейка тарной базы. Все это на самом берегу, огорожено, охраняется, обнесено заборами и сетками. — Скорик, сделав паузу, добавил: — Конечно, при очень большом желании там можно проникнуть к воде. Но это связано с риском быть замеченным. Кроме того, сперва надо перебраться из Богдановска по автодорожному и пешеходному мосту на тот берег. А мост на двести метров ниже места, где обнаружен труп. Да и какие дела могли быть у Кубраковой на левом берегу, по сути за городом?

— Я могу придумать вам для этого десять поводов, — махнул рукой Щерба. — Чего она вообще была в Богдановске?

— Приезжала в командировку на завод резиновых изделий. Кстати, и опознали ее директор завода и зам главного технолога.

— Вы допросили их?

— Подробно еще нет.

— Вскрытие было?

— Да.

— Кто делал?

— Районный судебный медик Ванчур, — сказал доселе молчавший Войцеховский.

— Старик Ванчур дело знает, он тридцать пять лет там. Каковы результаты? — спросил Щерба.

— Все признаки утопления: жидкость в желудке, разжиженная кровь, наличие планктона в дыхательных путях, тяжелая гипоксия и прочее. И никаких прижизненных повреждений или следов борьбы. Смерть наступила в воде около четырех суток тому назад, — сказал Войцеховский.

— Но вода ли тут первопричина?

— Что вы имеете в виду? — спросил Скорик.

— Подумать надо, — дернул носом Щерба. — А у вас пока пустые руки.

— Бумагами еще обзаведемся, — усмехнулся Скорик.

— Вот-вот, я это имею в виду. И чем быстрее, тем лучше. Она была одета?

— Да.

— А где одежда?

— В райотделе в Богдановске. Сушат, — Войцеховский долго разминал тугую сигарету, закурил. — У Кубраковой на руке оказались часы. «Сейко». Механические, заводятся и идут от движения руки. Водонепроницаемые. Я вскрыл их, в них была вода. Случается.

— Шли? — спросил Щерба.

— Стояли. Остановились в 10.22.

— А может это 22.22, - усомнился Щерба. — Тогда это разница в двенадцать часов, существенная разница. Для нас, разумеется.

— На циферблате в календаре-окошечке указано: 16-е, среда. Часы остановились в 10.22 утра или, если по-вашему, в 22.22 вечера. Значит, до этого времени в среду Кубракова была еще жива. Тут необходимо искать, кто и в котором часу видел ее в последний раз. Тогда мы и будем знать: это утро 10.22 или вечер 22.22.

— Сколько могут стоить такие часы? — вдруг спросил Щерба.

— Минимум две тысячи, — сказал Скорик.