Правый поворот запрещён

– Конечно можно, – Войцеховский позвонил: – Роман, оставь все, зайди к Скорику.

Романом оказался молодой человек лет двадцати шести, он смущенно стоял у двери.

– Садись, – сказал ему Войцеховский. – Артем Григорьевич Устименко, адвокат Назаркевича. У него к тебе есть вопросы, – Войцеховский указал на меня.

– Роман, ваше отчество? – спросил я.

– Степанович.

– Роман Степанович, вы готовили к экспертизе одежду Назаркевича и Кубраковой на наложение микроволн?

– Да.

– Как? Опишите пожалуйста.

Он посмотрел недоуменно на Войцеховского, затем на Скорика, записывающего мои вопросы и его ответы.

– Сперва выложил на стол мужской костюм из мешка N_1, потом упаковал его обратно и достал женскую кофту из мешка N_2.

– И куда выложили?

– Ну, на стол, на этот, он покрыт оргстеклом.

– Значит содержимое обоих мешков вы осматривали на одном и том же столе? – уточнил я.

– Да.

– Я же тебе сказал делать это на разных столах! – багровея, Войцеховский уперся взглядом в лицо стажера – понял, что произошло.

– Второй стол был занят, Адам Генрихович, – поникнув, тихо произнес стажер. – Там были разложены пять экземпляров какой-то рукописи, вы не велели их трогать. А стекло я маленько протер, – голос его совсем сел от волнения, горло пересохло.

Войцеховский досадливо махнул рукой.

– У меня больше вопросов нет, – сказал я.

– И ко мне? – спросил Войцеховский.

– И к вам тоже, Адам Генрихович.

Резко поднявшись, Войцеховский вышел, за ним понуро последовал стажер.

– Какова цена этой экспертизы для суда? – обратился я к Скорику.

– Грош, – раздраженно он бросил на стол ручку. – Даже если перенос волокон с кофты Кубраковой на пиджак Назаркевича произошел не на столе, как полагаю я… Какие у вас еще ко мне просьбы или ходатайства? – уже откровенно недружелюбно спросил Скорик.

– Я хотел бы еще раз выслушать пленку на автоответчике, если вы не возражаете.

Ничего не ответив, Скорик вытащил из сейфа автоответчик Кубраковой:

– Можете устроиться в соседнем кабинете, там никого, люди в отпуске, – он отодвинул маленький столик с графином, открыл дверь в смежную комнату…

Я запустил кассету. Запись пошла с монолога-угрозы Назаркевича, поскольку, видимо, Скорик был сосредоточен именно на этой улике. Мне тоже хотелось вновь услышать и слова Назаркевича, и их интонацию. Когда голос его умолк, после краткой паузы заговорил Яловский: "…куда это вы запропастились? Уже половина первого ночи…" Затем несколько секунд пленка до самого конца была "немой", никакой записи. Щелчок – и аппарат автоматически выключился. Посидев какое-то время в раздумьях, снова оценивая грозные слова Назаркевича, финальную фразу "Вы еще об этом пожалеете", я стал "перегонять" пленку к началу, к тому месту, с которого начал слушать, но, похоже, не рассчитал, отмотал слишком много, и когда нажал клавишу пуска, ничего не услышал, пленка была чистая, без записи, а потом возник голос Кубраковой: "Меня нет дома. Говорите", а за ним мужской голос: "Елена Павловна, это Ставицкий с авиаремонтного. Я смогу, как и обещал, дать вам немного бериллиевой бронзы. Надеюсь и вы мне поможете. Жду вашего звонка". Стоп! Бериллиевая бронза! Кольца… из бериллиевой бронзы!.. Покрыты каким-то сверхпрочным лаком… Так сообщил офицер польской полиции… Бутылка с поликаувилем в гараже… как его… Бронича… Бериллиевая бронза… Зачем она Кубраковой?.. Но ведь обращалась же к какому-то Ставицкому на авиаремонтный за бронзой!.. Бериллиевой… Ни я, ни Скорик еще при первом прослушивании кассеты, естественно не обратили внимания, ибо история с кольцами всплыла через два с лишним месяца. Оба мы были загипнотизированы одним: монологом-угрозой Назаркевича, тут мудрено было вспомнить записанный на автоответчике звонок какого-то Ставицкого с авиаремонтного завода – обычный деловой, как и звонок Яловского. Наружу выпирали только слова Назаркевича – они для Скорика слишком плотно вписывались в его версию! Все же остальное выпало, как пустяки чисто служебного свойства!..

Вернув запись к звонку Ставицкого, я выключил прибор и вошел к Скорику. Тот читал какие-то бумаги.

– Закончили? – отвлекшись, равнодушно спросил он.

– Виктор Борисович, хочу познакомить вас с одним сюжетом, – я опустил на стол перед ним автоответчик.

– Что еще, – сдерживая недовольство, спросил он.

– Послушайте вот это, – стоя перед ним, я включил прибор.

Все заняло секунд десять. Скорик был не дурак, дослушав, сразу усек ход моих мыслей.

– Любопытно, – слабо улыбнулся он. – Как вам пришло в голову? искренне вырвалось у него.

– На то же самое натолкнулись бы и вы, отмотав пленку к началу. Чисто механически, случайно, как и я.

– Надо будет попросить Агрбу… заняться.

– Конечно. – И чтобы укрепить его в этом желании, когда наши интересы впервые совпали, я добавил: – С самого начала до места, где начинаются записи, пленка чистая. Либо ничего не записывалось…

– Либо стерто Кубраковой, – перебил он. – Скорее последнее, включился он в ход моих рассуждений. – Иначе какой смысл отматывать чистую пленку почти до конца и оставить кусочек для трех последних разговоров? Но почему Кубракова не стерла ее всю?