Право учить. Работа над ошибками

Что мне особенно нравится в собеседнице, так это уверенность по поводу и без оного. Дорого бы я дал за обладание таким качеством, ибо сам наделён совершенно противоположным: постоянными сомнениями.

— Ты сказала, что мечтаешь перестать быть лицедеем. Мечтаешь родиться заново. Конечно, рождение ни я, ни кто другой обеспечить не сможет, но вот насчёт исполнения желания… Ты слышала что-нибудь о «коконе мечты»?

Хель горько фыркнула:

— А кто не слышал? Но всё это лишь сказки для малышей.

— Почему же только для них? Взрослые тоже любят послушать волшебные истории о героях, спасающих принцесс…

— Из лап ужасных драконов?

А вот теперь можно обидеться. Драконы ужасны? Разве что своей настырностью и лишь некоторые. В большинстве же… За исключением меньшинства, то есть меня.

— Не только. И не говори, что вечерней порой на постоялых дворах, когда эль и вино согревают душу, ты никогда не прислушивалась к песням бродячих певцов и словам сказителей! Ведь слушала затаив дыхание, верно? Слушала?

Она робко улыбнулась, признавая:

— Поймал. Слушала, конечно.

— Потому что желала обрести средство от своей беды. Пусть недостижимое и несбыточное, но то, о котором можно вспомнить в особенно грустный день и на которое можно надеяться, раз уж ничего другого не остаётся. Угадал?

— И как тебе это удаётся?

— Что именно?

Хель поражённо приподняла брови:

— Ты будто видишь меня изнутри. Будто… Ну да, как я повторяю чью-то поступь, слова и жесты, ты делаешь всё то же самое, но с мыслями! Может быть, и в тебе течёт кровь лицедея? Или кого-то ещё?

Лицедея? Нет, милая, моя мать не грешила с заезжими молодцами, и на чистоту собственной крови я вполне могу рассчитывать. К тому же, хоть ты и верно подметила внешние проявления моей любимой забавы и одновременно моего проклятия, до сути не докопалась. Оно и к лучшему, разумеется… Лицедей запоминает образы и хранит в неизменности, у меня же всё некогда увиденное и прожитое сплетается в единый узор, узлы которого не стоят на месте, то ли неуклюже хромая, то ли танцуя. Вот они столкнулись, снова отскочили, подарили друг другу пару витков, тем самым меняя и свой вид, разбежались в стороны, спеша навстречу товарищам по несчастью…

Я не пускаю кого-то другого жить моей жизнью. Я примеряю чужие жизни на себя, и, если находится хоть один совпадающий по начертанию отрезок кружева, сплетённого судьбой, мысли и чувства того, с кем меня свела дорога, перестают быть тайной. Тайной прежде всего для моего собеседника, и этот «дар», пожалуй, потяжелее лицедейского. Хель всего лишь воскрешает воспоминания, но не живёт ими. А я проживаю. Жизни. Чужие. ВМЕСТЕ со своей.

— Не знаю. Может быть, ты и права. Но если бы моя способность передавалась от отца к сыну, о ней было бы известно, и таких, как я, без счёта бродило бы под лунами!

— Без счёта? Вряд ли.

— Сомневаешься?

Женщина взглянула на меня очень серьёзно, почти непререкаемо:

— Тебя ведь тоже не радует твой Дар?

— Честно говоря…

— Я пускаю кого-то на своё место, но потом не помню, что делала и говорила. Это больно, и всё же когда рана существует только в воображении, к боли можно притерпеться. Но ты-то помнишь всё!

— Помню.

— Ты пускаешь в себя чужие жизни по собственному желанию, не получая за это платы?

Она потрясена? Было бы чем. А может, мне действительно начать требовать плату за свои услуги? Помогаю ведь. Правда, ещё больше причиняю вреда… Нет, стоит заикнуться о деньгах, сразу выяснится, что я ещё должен буду приплачивать. Так не пойдёт!

— Не сказал бы, что очень сильно желаю, однако… Запросто могу пройти мимо, это верно. В отличие от тебя.

— И тебе нравится?

— Проходить мимо?

Хель укоризненно качнула головой:

— Жить чужими жизнями.

Позволяю и своему недовольству выглянуть наружу:

— Почему ты так настаиваешь на ответе?

— Я… Мне…

Женщина осекается, мучительно подбирая подходящий ответ. Который мне прекрасно известен, стоило только сделать вдох и задуматься. Одно неосторожное движение — и на чужом сердце может появиться новый шрам, а потому срочно исправляю ошибку:

— Извини. Ты просто хочешь знать, каково это, потому что сама не можешь даже вообразить. Всё правильно?

Голубые глаза благодарно светлеют.

— Хорошо, попробую объяснить. Сознание словно делится пополам, и одна его часть по-прежнему остаётся в полном моем распоряжении, а вторая отдаётся во власть чужих чувств и переживаний. Правда, нередко бывает так, что невозможно провести границу между этими частями… На каждом вдохе и выдохе я испытываю чужие желания, занимаю ум чужими мыслями, страдаю от невозможности исполнения чужой мечты, а потом полностью возвращаюсь к себе. То есть в себя. Прожив не только свою, но и чью-то ещё жизнь. Тебе проще: ты хранишь только обрывки воспоминаний, а мне иногда случается пройти в мыслях весь путь — от рождения и до гибели.

— Целую жизнь… — повторяет Хель. — За несколько вдохов… Сколько же раз ты делился своим временем с другими?

А и верно, сколько?

— Я не вёл подсчёта. Зачем?

— Но ведь ты тоже теряешь!

Улыбаюсь, широко-широко: