Право на жизнь

Пупок попытался было подняться, но обнаружил, что сделать этого не в состоянии – колени затекли и разгибаться ни в какую не хотели. Да и пейзаж окружающий начал постепенно по кругу разгоняться, музычка задорная в ушах зазвучала… Оставалось только сидеть, материться сквозь сжатые судорожно зубы и терпеть, ожидая, когда же закончится эта веселая карусель.

– Не могу я! – прохрипел он в ответ. – Ён, доложи сам. Скажи – под елку ушел! Животом мается!

Из землянки послышался протяжный вздох, и кореш выбрался наружу, сжимая в руках телефонную трубку. Сам аппарат он держал в другой руке и за ним по земле волочился длинный кабель.

– Нет уж! Давай докладывай! Иначе Вавилыч обоим башку снимет!

Он пару раз крутанул диск и протянул трубку дружбану. Пришлось подчиниться.

– Центральная? – в горле першило, и потому вместо нормальных слов вырвался какой-то малопонятный петушиный сип.

– Центральная, центральная, – раздался в ответ сладкий, полный отборнейшего яда, голосок. – Что, Пупочка, хреново?

Пупок чертыхнулся – сегодня дежурила Верка, его бывшая. Года полтора как разбежались – надоело ей Пупковы выкидоны терпеть. С тех пор на дух его не выносила, обо всех косяках по команде докладывала. Сучка…

– Нормуль, Верунь, порядок, – он попытался изобразить голосом этот самый порядок, но не преуспел. Бывшая знала его как облупленного и не купилась.

– Слышу я, какой порядок… – пропело в трубке. – Готовься. Без премии тебя Вавилыч оставит, как пить дать. А может, и вовсе довольствие урежет…

– Слышь Веруньчик, ну будь ты человеком… – заканючил Пупок, но трубка уже пищала.

Он в сердцах швырнул трубку на рычажки и выругался:

– Нет, ну не сука, а?! Ведь опять вложит, стопудово! – Пупок поднял глаза на кореша, но того почему-то не интересовала эта актуальная обычно тема.

Ёник остановившимся взглядом смотрел куда-то за спину товарища и судорожно дергал рукоять сигнального пистолета, торчащую из-за пояса. В следующее же мгновение во лбу его вдруг образовалась странная темная дырка, но Пупок даже не успел подивиться этому – голова Ёника развалилась на несколько кусков, и какая-то серая дрянь с кровью вперемежку, плеснув, щедро оросила землю и телефонный аппарат, который кореш все еще держал в руках. Пупок, понимая, что сейчас произойдет непоправимое, вскочил – откуда только силы взялись! – разворачиваясь и срывая с плеча старый сорок седьмой «калаш»… Да только на том все и кончилось. Краем глаза он еще успел ухватить пустоту на берегу, возле коряги, где буквально минуту назад лежала куча – но и только. Откуда-то с неба, с самого зенита, прилетело темное, лохматое, врезалось в голову – и в следующее мгновение Пупок обнаружил, что вверх ногами летит куда-то в черную вязкую тьму беспамятства…

* * *

Присев у доходяги, навзничь лежащего на земле, Данил огляделся. Вокруг тишина, только птички напевают. Ощупал тощую, серую, в пупырышках, шею караульщика – пульс слабо, но прощупывался. Жить будет. Добрынин обернулся к кромке леса и махнул рукой. Тот час же из-под мелких елочек на опушке поднялось несколько фигур в мешковатых лохматых комбинезонах и, пригибаясь, побежали к нему. Подскочили, окружили, присели, контролируя периметр и дожидаясь приказов.

– Шрек – обоих в землянку. Живого вяжи, он нам нужен. Шейдер – остаешься здесь, с нами не идешь. Что хочешь делай – но чтоб в следующий сеанс этот «синяк» на связь с «Центральной» вышел и все по форме доложил. Следующий сеанс – через час, я отследил периодичность. Остальные – противогазы, ОЗК – и за мной.

Спустя пару минут облаченные в резину защитных комплектов фигуры одна за другой нырнули в темное, воняющее аммиачными испарениями жерло трубы.

Первое препятствие поджидало их неподалеку от входа. Луч головного фонаря высветил четыре перекрещивающихся толстенных металлических шеста, вмурованных в стенки трубы. Данил дернул на пробу один из них – тот сидел, как влитой. Сзади, из-за плеча, уже тянулась рука с пилкой по металлу.

– Слышь, командир, инструмент возьми, – послышался в наушнике голос Кубовича.

Данил дернул плечом, и рука с напильником исчезла.

– Ты что, Кубыч, обалдел? В трубе металл пилить – да нас за километр услышат! Звук знаешь как далеко идет? Может, на то оно и рассчитано…

– Ну извини, автогена у меня нет, – обиженно засопел боец.

– Пустите-ка, – сзади завозилось, и Добрынин почувствовал, как его отталкивает в сторону бронированная рука Профессора. – Сейчас прутки отогну слегка – пролезем.

Данил, упершись руками в резиновых перчатках в стенку трубы и стараясь не прикоснуться к ней телом, пропустил Семеныча вперед, а сам осторожно, чтобы не окунуться в мутный ручей нечистот, отполз назад, занимая его место.

– Ты осторожнее там, шуми поменьше!

– Сами знаем… – Профессор засопел, и Данил скорее почувствовал, чем увидел, как напряглась под квазиживой броней уника его спина. – Сейчас… ну-ка… а-а-а-агрх! – натужно выдохнул он.

Железо застонало, уступая. Взвизгнули, выходя из пазов, концы шестов, шкрябнули по металлу трубы, разносясь эхом в обе стороны.

– Готово.