Право на жизнь

– Последняя запись, похоже, – предупредил Семеныч, глядя на экран диктофона. – Полторы минуты…

«Двадцать девятое сентября. Двадцать три часа тридцать три минуты.

Я много видел и много знаю теперь… – хотя эта запись отстояла от предыдущей всего на три с небольшим часа – сейчас в голосе Хребта не было слышно ни единой радостной ноты. Он звучал глухо и перемежался иногда хлюпающими звуками. Лишь послушав немного, Данил понял, что Нибумов плачет. – Вот только мне это уже не нужно… Эта тварь… она убила меня. Нога немеет, пухнет, и опухоль дошла уже до середины бедра… Оно словно засунуло что-то в меня… Кожа чернеет и временами ходит буграми, словно кто-то ползает там… Я чувствую мелкое покалывание, накатывающее волнами, – и с каждой волной это покалывание становится сильнее, переходя в боль! Я пытался вскрыть, разрезать кожу – однако болевые ощущения обострены… Боль такая, будто нож идет прямо по нервам! Кажется, я терял сознание… Из раны – я все же сумел сделать надрез – ползет мерзкая черная дрянь и гной… Черви… Они жрут меня изнутри и избавиться от них невозможно… Я понимаю, что обречен – но… я спокоен. Я слишком много пережил здесь, много повидал. Я счастлив, что видел все это. Я благодарен ребятам и Лютому! Не войди я в детский сад – разве узнал бы то, что я знаю теперь?! Разве увидел бы я то, что увидел?.. Жаль только, не узнаю, верны ли мои гипотезы… но может быть, кто-нибудь, нашедший этот диктофон и прослушавший записи, сумеет их про…»

Голос Нибумова вдруг оборвался на середине слова – диктофон пискнул и умолк. Сел аккумулятор.

Сталкеры переглянулись.

– Охренеть… Вы когда-нибудь слышали подобное? – горящими глазами оглядел сталкеров Профессор. – Это же… В голове не укладывается!

– А меня другое интересует… – с несмелой надеждой пробормотал Сашка. – Один шаг назад… Неужели правда?..

– В детском саду мы тогда тоже спиной вперед через стекло вылетели, – ответил Данил. – Не знаю, как тебе, – а мне, когда эта клякса меня за шиворот ухватила, – где угодно оказаться захотелось, только бы подальше…

– Да и мне тоже! – хмыкнул товарищ. – Ну что… Самое важное выцепили. Конечно, хотелось бы все послушать, – но это когда зарядник найдем…

Добрынин взял из рук Профессора диктофон – и, дернув «молнию», засунул к себе в транспортный подсумок.

– Вам без надобности, – пояснил он, раскрывшему было рот, Семенычу. – Это человек нашего Убежища, и детский сад рядом с нами. Так что согласись уж, Проф – нам эти записи важнее. У меня целее будет.

Тот развел руками:

– Да без проблем. В караване зарядник мы не найдем – но можно попросить наших техников блок питания сделать… Нужно непременно прослушать остальные файлы!

– Обязательно попросим, – кивнул Данил.

– Пробовать будем? – помолчав, спросил Сашка. – Если все так…

Сталкеры молчали. Подсказка Хребта была единственной надеждой, что выбраться отсюда все-таки удастся. Пока есть надежда – можно жить. Но что будет, если он ошибся? Как быть? Как жить дальше, не имея надежды?

– Пока не попробуем – не узнаем, – кивнул, наконец, Кубович. – Только вот… Как же остальные? Как с ними быть?

– Все, что могли, – мы сделали, – нерешительно пробормотал Ван. – Других вариантов нет. Кунги были пусты. Что ты предлагаешь? Искать? Сколько? Вечность? И сдохнуть так же? – он кивнул на пустую оболочку, оставшуюся от Хребта.

– А без каравана нам смысла нет идти дальше, – развел руками Семеныч.

– И если все это правда, то можем прямо сейчас по домам… Вы к себе, а мы к себе отправляться, – добавил Кубович.

– А нам нет смысла возвращаться, – в тон Семенычу ответил Данил. – Говорили ведь… Убежище за нами.

– Тупик? – помолчав, спросил Сашка.