Право на жизнь

Добрынин затаил дыхание, чувствуя, как от страшного напряжения начинает ломить затылок. Все происходящее казалось слишком уж нереальным, чтобы походить на правду… Как-то слишком просто все было, привычно, буднично – и потому похоже на разыгрываемый спектакль для устрашения, только и всего… И вместе с тем он отчетливо понимал – и кол, и козлы, и молоты, и намерения чернорясников – самые настоящие. Ему вдруг на краткое мгновение представилось, что это именно он висит там, на дьявольской установке – и мышцы пресса судорожно сжались, ожидая удар и вспышку безумной боли вслед за ним…

Один из палачей вскинул молот, примерился и с силой опустил его на торец кола. Тело человека содрогнулось, в страшном напряжении выгибаясь дугой, и от визга его, слышного особенно громко среди могильной тишины, установившейся над площадью, Данила скрутило. Он, привычный к виду крови и смерти, не смог выдержать этого звериного вопля, исторгнутого человечьим горлом. По пищеводу прокатилась горячая волна, ударила в гортань и выплеснулась наружу, скрючив тело сильнейшей судорогой. Согнувшись и извергая из себя куски недавно съеденного мяса, он краем глаза успел отметить, что рядом так же выворачивает и Сашку с Бармаглотом. Но даже и в такой момент, когда, казалось бы, тело было занято только собой, уши все же смогли уловить звук второго удара. Человек уже не визжал – ревел на пределе, надсаживая гортань, и от этого рева закладывало уши и хотелось бежать, бежать отсюда как можно дальше, на край света… Данил поднял голову, напрягаясь всем телом и загоняя спазмы внутрь, назад, в желудок, и увидел, что в судорожных попытках вырваться, освободиться, человек все-таки оборвал один из ремней и теперь с бешеной скоростью размахивал левой рукой, словно пытаясь дотянуться до земли, зацепиться и уползти прочь от своих мучителей. Сразу двое чернорясников повисло на нем, пытаясь вновь притянуть ремнями, но человек не давался. Рука его, казалось, вдруг обрела дьявольскую мощь и изворотливость, выписывала немыслимые кренделя, и ясно было, что в этих движениях человек выплескивал всю ту адскую боль, что раздирала сейчас его внутренности.

Пока двое палачей пытались восстановить порядок, остальные продолжали свое дело. Молот медленно поднялся и опустился вновь и с этим ударом шест вошел еще глубже. Человек дернулся и бессильно обвис. Он больше не сопротивлялся, и чернорясники, наконец, смогли водворить его руку на место. Теперь человек уже не кричал, а только сипел сорванными связками и судорожно тряс головой, пуская кровавые слюни. Мочевой пузырь расслабился сразу же после первого удара, и содержимое его, выйдя наружу, смешивалось с кровью, стекая теперь по козлам и капая на доски помоста. Страдалец висел на адской установке, словно тряпка, и палачи, воспользовавшись этим, отвязали его, поднатужились – и вскинули кол вертикально вверх. Человек глухо застонал, и его тело, безвольно болтающееся на четырехметровой высоте, под собственным весом просело вниз. С шеста потекло, но чернорясники не обратили на это ни малейшего внимания. С трудом удерживая скользкое дерево на весу, они приподняли его над землей и потащили к воротам.

Площадь безмолвствовала.

– Все. Теперь шест посреди поля вкопают, а когда сдохнет, через пару дней – в монастырь заберут, – раздался сиплый голос Андрея. – Это у них непременное условие. Кого казнят – забирают. И этих тоже возьмут, но живыми. Куда они их девают – это неизвестно, но кто к ним попадает – уж не возвращается…

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем сталкеры, потрясенные зрелищем казни, смогли выдавить хоть слово.

– И часто у вас такие… забавы? – голос Бармаглота звучал хрипло и натужно.

Зуб помотал головой:

– За последние два года только пятерых казнили: эти трое да в прошлом году еще двоих.

– За что же?

– А за одно – за трусость, – раздался голос сбоку, и Данил, обернувшись, увидел, что рядом с ними стоит сам староста и внимательно прислушивается к разговору. – Если есть приказ стоять на посту до последнего – так и стой. Хоть бы сам черт на тебя вышел – обязан стоять!

– Мы тогда пещеру запечатали и пост выставили, двоих человек. А в полночь Иваныч сам пошел проверять – и хоть бы один там был! Оба свалили и до утра на сосне на опушке леса сидели, – пояснил Зуб.

Староста кивнул, подтверждая его слова.

– И как же тогда – вот так же, на кол?

– Просто расстреляли. Последствий-то особых не было, по их вине никого не убили, не задрали. А вот за дезертирство в бою – только так. На кол, и никаких разговоров!

– Просто расстреляли, – пробормотал Сашка. – Действительно, как просто…

– По закону военного времени.

– А не боишься, Василий Иванович, что такими методами скоро всех людей в поселке изведешь? – спросил Данил.

– А как иначе прикажешь? Убеждениями да просьбами? Я бы рад, но только дело-то в том, что перед страхом смерти просьбы как-то не работают. Боятся люди этих серых упырей, вот и приходится другие методы искать…