Право быть

...Держа в ладони, словно на весах,
Горячий шар мятущейся души,
Ни на мгновенье не сожмёт кулак.
Захочешь пламенеть? Да будет так.
Погаснешь? Пусть. Но сам всегда решишь,
Чего ты стоишь. И заплатишь сам.

Если человек желает что-то сделать, ему нужно позволить ощутить свободу воли, иначе он превратится в раба. Я мог отговорить герцога от принятого решения, но это означало подчинить его моим желаниям. Означало стать господином и вновь услышать сладостное и ненавистное «dan-nah»[4].

— Считаешь, я не должен был?

— Убивать? — Борг пожал плечами. — Поединок — такое дело, что возможны любые случайности, и винить тебя не за что. Но ведь можно было не доводить до драки?

— Можно.

— Так почему же...

— Герцог желал поединка, неважно по каким причинам. Мне нужно было разрушить его надежды?

— Спасти его жизнь. Ведь ты мог это сделать.

Мне бы научиться столь истово и блаженно верить! Можно было сохранить тело Магайона в неприкосновенности, это верно. Но жизнь... Разве она сводится к тому, чтобы только дышать, спать, есть, пить и посещать отхожее место?

Жизнь. Она остаётся с нами ровно до той минуты, пока мы сами не решаем её отпустить. Герцог умер раньше, чем написал на листке бумаги несколько слов. Он, человек могущественный и влиятельный, внезапно осознал, что уязвим точно так же, как и простой бедняк. Чудом сбежав из плена, он ужаснулся даже не возможности снова стать узником, а тому, что вслед за собой приведёт в рабство тех, кого любит и кем дорожит.

Можно было бороться. Можно было залить кровью весь Западный Шем, начав с несчастной женщины, попавшей в жернова чужой злобной воли. Но, достигая определённого временного отрезка, человек понимает одну жестокую истину: что бы ты ни творил с рождения и до смерти, в памяти людей всегда останется больше твоих злодеяний, чем добрых дел. Добавить ещё одну бойню к уже имеющимся? Мне хочется веpить, что Магайон думал и об этом, перед тем как закрыть книгу своей жизни.

— Это означало бы ещё вернее убить его. Донести о дуэли, позвать стражу, сдать герцога... Думаешь, он был бы счастлив?

Борг брезгливо сморщился.

— Счастлив, да уж... Но можно же было с ним просто поговорить?

А я этим и занимался. Правда, примерно на середине разговора понял, что чем больше разрастается паутина слов, тем сложнее из неё выбраться и взглянуть на происходящее бесстрастно и хладнокровно. Я мог повернуть намерения Магайона вспять, это верно. Но у меня не было такой цели, у меня...

Да, Борги, отчасти в гибели дядюшки Хака виноват я. Не стоило лезть в расспросы, надо было сразу же приступать к уговорам, делать всё что угодно, лишь бы внести сумятицу в сознание герцога. Но мне так нужно было узнать причину... Что ж, заплатил за любопытство.

— Поговорил. Только неудачно.

Карие глаза недоверчиво моргнули. Мол, как это у меня что-то вдруг могло взять и не получиться?

— Ошибку может совершить любой из нас. Согласен?

Борг задумчиво посмотрел в бокал.

— Ошибка... Пусть будет так. Хотя первым всё равно ошибся герцог.

Когда вызвал меня на дуэль? Может быть. Но, как показали дальнейшие события, своей выгоды Магайон добился, пусть и окольными путями.

Дверь приоткрылась с еле слышным скрипом, застав и меня, и рыжего врасплох, потому что обязательных шагов, предваряющих появление грузного тела милорда Ректора на втором этаже, заранее не раздалось.

— Вот вы где, заговорщики! Чудненько. Вы-то мне и нужны. Вернее, сначала не мне, а... Поднимайтесь сюда, ваше высочество, прошу вас!

Мы с Боргом переглянулись, и, подозреваю, в этот миг выражения наших лиц были удивительно похожи, потому что серьёзный разговор с утра пораньше не входил в наши планы, а разговор с принцем, да ещё в присутствии Ректора Академии, заведомо не мог оказаться несерьёзным.

Дэриен изменился не меньше, чем рыжий великан, и, видимо, под воздействием тех же самых причин. Складка губ потяжелела, в равной мере намекая на упрямство и жёсткость, янтарные глаза научились смотреть властно, без неуверенности, вселённой болезнью, а может быть, просто стали прежними, ведь принц был принцем и до нашего знакомства. Хотя... Пожалуй, сейчас на меня смотрел будущий король. Весьма и весьма взбешённый король, перед которым можно было находиться только стоя, что мы и сделали, с сожалением покинув лавки.

— Празднуете чужое горе?

Вот так, ни приветствия, ни воспоминаний о прошлом, ни радостного «как давно мы не виделись». Холодная ярость, сдерживаемая одними лишь границами высокого сана.

— Поминаем умерших, дуве Дэриен.

— Которых сами и отправили на тот свет? Благородно, нечего сказать!

Он явно проснулся не на заре, прошёл через руки королевского цирюльника, наверняка плотно позавтракал и только потом узнал о том, что Западный Шем стал беднее на одного дворянина. А узнав, поднял на ноги всех, кого смог, чтобы добраться до виновников происшедшего.

— Была назначена дуэль.