Право быть

— Один я бы не вернулся в город, — признался Борг.

— Почему?

— Ты ведь понимаешь, что задание, мне порученное, не предполагало возвращения?

— Честно говоря, нет. Я думал как раз наоборот, что тебя ждут с отчётом.

— Ха! — Великан одним махом осушил бокал наполовину. — Если бы ты видел глаза милорда Ректора, считал бы совсем иначе.

Боги миловали. Хотя новые оттенки изумрудного взгляда я всё же узрел, и они меня удивили.

— От тебя собирались избавиться?

— Не буду утверждать, но... — Рыжий потянулся за ветчиной.

Занятно. Хотя вполне вероятно.

С точки зрения Ксаррона, Борг, отстранённый от хранения тела старшего принца, больше не представляет собой какую-либо особую ценность. Да, он остаётся опытным агентом, и увольнять его окончательно было бы верхом глупости, но, с другой стороны, для Ксо всё могло выглядеть так, будто великан попал под моё тлетворное влияние. Говоря проще, я отнял у кузена игрушку. Взял ненадолго поиграть, а потом вдруг решил оставить себе. И пусть игрушка уже старая, порядком надоевшая, всё равно обидно, ведь в неё было вложено столько заботы и любви, что... последняя успешно превратилась в ненависть.

— Извини.

— Мм...

— Я не должен был тащить тебя с собой.

— Да ладно... Мне всегда внушали, что страх можно преодолевать, только бросаясь в атаку.

— Тебе страшно?

— Ага. — Рыжий отставил бокал в сторону. — Только я боюсь не ректора с его молодцами.

— А чего же тогда?

Карие глаза затравленно затуманились.

— Снова увидеть... Её.

Смешно, но я боюсь того же. И причины наших страхов могут быть удивительно похожи друг на друга.

— Что замолчал? Мудрые советы закончились? — ехидно спросил Борг.

— Мудрые? Нет, их по-прежнему в достатке. Вот полезные как-то не нащупываются.

Великан усмехнулся, укладывая расслабленные руки на подлокотники:

— Знаешь, раньше с тобой было много проще.

— Что проще?

— А всё. Всё на свете. Ты всегда знал ответ, всегда готов был решить, что и как делать, за словом в карман не лез. Тебе легко было верить.

Ещё бы! Словами я сыпал напропалую, сплошь умными и красивыми. Но шли ли они оттуда, откуда должны были идти, или слетали со страниц памяти, хранящих заученные книжные мудрости?

— Лжи всегда легче верить, чем правде.

— Хочешь сказать, ты всё время врал?

— Тогда я считал иначе.

— А теперь?

— Теперь врать стало неинтересно, а правда... Она и так всем известна, и, если будешь повторять её изо дня в день, тебя сочтут сумасшедшим.

Борг криво улыбнулся:

— Грустно, когда юность заканчивается, да?

Конечно, грустно. И ты совершенно прав, великан, потому что сам некогда прошёл через ту же пустыню, что и я. Только потом ты на какое-то время забыл о полосе выжженной земли, окунувшись в очарование чужой юности. Да, пожалуй, именно в этом спасение от скуки возраста: находиться рядом с тем, кто молод. К примеру...

— Доброго вечера. Маркиза, вы посыла...

Услышав знакомый голос, Борг сделал попытку вжаться в кресло, но, к сожалению, габариты его собственного тела не совпадали с размерами творения неизвестного нам мебельщика, и спрятать рыжую шевелюру не удалось, а потому великану пришлось встать навстречу приглашённой гостье и поклониться:

— Доброго.

Мне можно было уходить из комнаты немедленно, потому что здесь и сейчас мир принадлежал лишь двоим, но я всё же задержался достаточно, чтобы услышать:

— Прости, что я ушёл, не попрощавшись.

Потому что уходил, как считал, на верную смерть, и прощание могло только омрачить и без того печальный поворот событий.

— Ты всегда сможешь уйти, если тебе понадобится.

Ни малейшего укора, разве что слабенькая нотка разочарования, мол, как ты мог подумать, что я захотела бы удерживать тебя силой?

— Куда бы я ни уходил, я всё равно буду идти к тебе.

Потому что нет иного пути и нет иного маяка, крохотной звёздочкой разрывающего любые туманы...

Я тихо притворил за собой дверь. Зачем мешать тем, кто и так вынужден сражаться за минуты покоя? К тому же смотреть на влюблённых, встретившихся после разлуки, едва не ставшей вечной... Нет, моих душевных сил на это пока не хватает.

Лучше отправиться на свежий воздух, тем более он и впрямь заметно посвежел вместе с наступлением вечера. Солнечные лучи ещё достаточно ярки, чтобы освещать садовые тропинки, но из кустов уже начинают выползать густые тени. Птицы стихли, откуда-то издалека доносится приглушённое кваканье, должно быть, с того самого пруда, куда привратник отправился за водой. Надеюсь, старик сообразит, что в ближайшие полчаса, а то и более, вода никому не понадобится, и не станет нарушать уединение моих знакомых. А вот моё уединение точно останется неприкосновенным, хотя больше всего на свете я сейчас хотел бы разделить его с кем-нибудь.

Нет, вру. Не с кем-нибудь, а с вполне определённой персоной. Хотелось бы точно так же выйти навстречу и сказать:

— Я всегда иду к тебе...

— А довольно просто позвать.

Вот в этом голосе укора присутствовало с избытком, и я обернулся, почему-то больше обижаясь, чем радуясь, но, встретившись взглядом с жемчужно-серыми озёрами, мигом растерял все чувства и ощущения. Кроме одного.

Я снова стал целым.