Она вспыхивает, я вижу ее блестящие глаза, но она секунду колеблется, а потом, встает и, не дотрагиваясь, проходит мимо меня и уже из коридора зовет.
— Иди в комнату. — Сказала и тишина.
Вот тут–то я замешкалась и заколебалась. Я поняла, что я сейчас на перепутье. Если за ней, то наверняка в постель, а если уходить, то ничего не будет. И этого мне вдруг стало жаль. Жалко, что не почувствую больше ее рук, волшебных прикосновений и не почувствую ее губ. Как подумала об этом, то невольно облизнула свои губы. Облизнула и тут же сердце бешено заколотилось, и в голове запрыгали шальные мысли.
Разум кричит. Немедленно уходи! Поворачивайся и на улицу!
А она, Макитра. Вдруг тяжелая, тягучая, встала, словно колом и кричит.
Ты, что дура, иди и не бойся, она обещание выполнит, не обидит! Хоть попробуй, отказаться можешь и сразу же уйдешь. Держать никто не будет. Не бойся, смелее. С кем и когда ты еще сможешь попробовать так? Она же обещала и будет только с твоего согласия.
И тут происходит сущая нелепость.
Я неуверенно, осторожными шажками делаю два шага в ее сторону, а затем тут же пячусь, так же нелепо назад. Потом, мысли опять о ней, и меня захватывают ощущения испытанных с ней чувств и я снова шажками к ней. Но тут же, ужасаясь самой мысли о постели с ней и неведомых, страшных последствиях и я пячусь назад. И так дернулась пару раз, а потом замерла на месте и медленно сползаю спиной по стенке. Присела на корточки и вдруг как заплачу! Жалко себя стало, жуть! Не могу решиться на что–то и все тут. Но плачу беззвучно. Не хочу, чтобы она слышала.
Провал
Как только вхожу домой, тут же налетает сестра.
— Ну, где тебя черти носили? Где ты так долго шляешься! Мама волнуется! Сказала ненадолго, ты хоть знаешь какой сейчас час? И потом, тебе староста класса раз пятнадцать звонила и просила, чтобы ты, как придешь, обязательно с ней связалась.
— Ну, куда ты, куда? Тяни аппарат на кухню, мама только легла и потом, папа…
Звоню старосте.
— Надюша, ты чего? Что–то случилось?
— Какой там случилось? Кто–то нас сдал, и предки мои меня целый час допрашивали, все не могли успокоиться, пока я им не сказала, что я девственница. А они знают, что если я что скажу, то никогда не вру, тем более что я дала им честное слово! И потом сказала, что вместе с мамой пойду, завтра к врачу и пусть им будет стыдно! Ели успокоились, представляешь? А то, проститутка и как ты можешь и вообще! Словом, какая–то гадина нас всех представила, как банду проституток. Так что завтра в школе будет, кипишь, готовься! Да, а как там Талмуда, вы, небось, все подготовили?
— Ну, теперь надо следы заметать. Передай ей, что на нее указала эта гадина, будто она бандерша, что она всем заправляет, и все она придумала и дом у нее, это не дом, а хаза, малина. Так, по–моему, эти места называются. Буду думать, кто это, но, по–моему, Машка! Ну, все, пока. Больше говорить не могу. Сама понимаешь, под колпаком я, как Штирлиц!
И не Штирлиц, а Кэт! Мысленно поправляю ее. Но, кто, же это? Почему–то сразу же, мне в голову приходит, что это могла сделать только одна, самая противная и самая не красивая. А это ехидная Машка. Немного сомневаюсь, перебирая по памяти всех девчонок, а потом поняла. Что это она! Точно!
Ей на конкурсе ничего не светило, и маячило только последнее место, вот она и решила, что никакого конкурса не будет и всех заодно в проститутки определила. А ведь, сама такая! Ведь говорили девки, и потом слух такой, с ней связан, что она с мужиками трется, и видели. А я‑то дура, ее еще тогда защищала и за нее заступалась! Может потому она показала не на меня, а на Талмуду. Та ее сразу прижала к стенке и расколола и если бы она не убежала тогда, то всплыло бы, что это именно она проститутка. Талмуду не проведешь, опытная она. Вот и отомстила ей! Вот, же гадина!
Входит сестра.
— Ну, что опять натворили? Сама расскажешь или кто? Почему тебе столько раз староста звонила? Надя, по–моему, так ее зовут. Давай, рассказывай, горе луковое.
Я ей вкратце все, как на духу.
— Понятно! Ну и дуры же вы девчонки! Молодые и туда же лезете. Ну, какой конкурс красоты? Да еще в купальниках! И где? В теплице, частном доме. Ведь если бы кто увидел вас там, то уже точно, всех вас так бы и стали звать. Как, как? Сама знаешь. Значит так. Завтра родителей в школу потянут. Это точно. Я пойду. Маме ничего не говори, а если кто скажет, то я ее предупрежу и успокою. Ей волноваться сейчас никак нельзя. Сама понимаешь, папа уж очень плохой. Так, что еще?
И тут я с ужасом вспомнила, что у Талмуды не было телефона. А ее, как никого другого надо немедленно предупредить!
— Ты, что придумала. Ночь уже на дворе! Никуда тебя не пущу.