Правила бунта

Парень, который никогда раньше не проявлял ко мне милосердия, делает мне этот единственный акт доброты. Его веки трепещут, закрываясь, ресницы веером падают на щеки, такие длинные и намного темнее, чем пепельно-светлые волосы на голове. Его руки дергаются по бокам, пока он ждет моих дальнейших действий. Я собираюсь расстегнуть его джинсы. Собираюсь... но вид его, стоящего вот так передо мной с закрытыми глазами, действует на меня так, как я не ожидала.

Он такой чертовски красивый. В Дэше есть холод, который никогда не тает. Который может обморозить девушку с двадцати шагов одним уничтожающим взглядом. Высокомерие, с которым парень держится, и явный уровень незаинтересованности, который он излучает, чертовски пугают.

С закрытыми глазами все это уходит.

Сейчас у него нет титула. Он не из тех существ, которых стоит бояться, от которых хочется убежать, испугавшись, с колотящимся сердцем в груди.

Он всего лишь парень.

У него был сломан нос. Не сильно. Однако на его переносице есть крошечный изгиб, который рассказывает историю. На подбородке есть шрам — тонкая белая линия, идущая вдоль линии челюсти, которую можно хорошо разглядеть только под этим углом, стоя очень близко и глядя на него снизу-вверх.

Парень очень спокоен. Его грудь едва поднимается и опускается в такт дыханию. Дэш терпеливо ждет, совершенно непринужденно, пока я не протягиваю руку и не касаюсь пальцами его щеки... и он вздрагивает. Я замираю, слишком напуганная и слишком упрямая, чтобы отступить.

— Что, мне можно трогать твой член, но не лицо?

Соответствующие морщинки формируются между его бровями. Он быстро разглаживает их, но я уже успела заметить дискомфорт.

— Тебе это не нравится?

Дэш сглатывает.

— Это просто... интимно.

— Более интимно, чем прикасаться к твоему члену?

— Точно.

— Ты ведь понимаешь, что это хрень, верно?

— Люди обычно хотят прикоснуться к моему члену гораздо больше, чем к моему лицу. Но если хочешь ткнуть меня в лоб, сделай это.

— Я не хочу тыкать тебя в лоб... — Я качаю головой. — Не бери в голову.

Удивительно, как легко парень может заманить меня в ловушку, даже когда пытается угодить мне. Дэш все еще не открыл глаза. Заинтригованная и еще более упрямая, я снова касаюсь пальцами его щеки, на этот раз готовая к его реакции. Однако реакции нет. Никакой. Парень стоит неподвижно, как мраморная статуя, пока я провожу пальцами по его лицу. По его сильной челюсти, скулам, носу, над каждой бровью. Дэш резко выдыхает, когда я нежно глажу шрам на его подбородке, и не могу сказать, забавляется он или раздражен. Я двигаюсь дальше, легкими прикосновениями обвожу раковину его уха.

Копируя его предыдущее действие, я прижимаю пальцы к его рту, и мягкая припухлость его губ заставляет мое сердце подпрыгивать. И целую его. Я мечтала о поцелуе с этим мальчиком больше двух лет, но мои фантазии никогда не разыгрывались подобным образом. Я никогда не была той, кто встает на цыпочки и прижимается губами к его губам. Это было бы слишком смело. Сумасшедше. Безумно. Глупо. Хотя, когда я это делаю, то чувствую себя по-другому. Это кажется естественным, как будто я имею полное право требовать поцелуя от самого горячего парня на свете.

Дэш снова выдыхает воздух. На этот раз гораздо легче понять, о чем он думает. Парень протягивает руку и кладет ладони мне на щеки, баюкая мое лицо. Губами прижимается к моим, и это совершенно новый тип поцелуя. До сих пор мы держали глаза открытыми, наблюдая друг за другом, слишком настороженные, чтобы выпускать друг друга из поля зрения. Наши обмены были агрессивной борьбой за власть. Но сейчас глаза Дэша закрыты. Он испускает вздох смирения, от которого меня бросает в дрожь. Парень нежен со мной. Нет никакой срочности. Никакой борьбы.

Поцелуй — это капитуляция.

Закрываю глаза и погружаюсь в него, пораженная тем, какой оборот все это приняло. Я не знала. Понятия не имела, что поцелуй может быть таким. Я погружаю свой язык в рот парня, и его дыхание учащается, одной рукой он придерживает меня сзади за шею, другой скользит вниз по моей руке, касаясь моего бока, пока не останавливается на бедре. Дэшил целует меня в ответ, претендуя на мой рот, все еще очень властно, но осторожно. Он держит меня так, словно я сломаюсь или исчезну в облаке разреженного воздуха, и у него не останется ничего, кроме воспоминаний обо мне.

— Черт. Господи Иисусе, Кэрри. — Дэш отстраняется, делая глубокий вдох. Мне тоже нужно отдышаться. Мы стоим рядом, его руки обнимают меня, мои прижаты к его груди, и между нами проходит мгновение, которое, я знаю, буду переигрывать и одержимо анализировать позже, пока у меня не начнется мигрень. Парень смотрит мне в глаза, прижимается лбом к моему лбу и говорит: — К черту. Ты права. Больше никаких игр. Больше никакой ерунды. Мы делаем это.