Правила бунта

Вскоре оранжевые языки пламени облизывают горловину дымохода, подпрыгивая довольно высоко, и ничего другого не остается, как повернуться к ней лицом.

Кэрри оглядывается по сторонам, изучая книги на полках, ковер, лампы и зеркало над камином, и выражение ее лица воинственно.

— Ты понимаешь, как это нелепо, не так ли? — шепчет она. — Это место находится на территории академии и каким-то образом принадлежит парням из Бунт-Хауса. Это невысказанный факт. Это просто... ваше. Никто больше не может прийти сюда.

— Нет, если они хотят, чтобы все десять пальцев на руках и ногах были целы.

Насмешливо фыркнув, девушка качает головой.

— Ты даже не собираешься отрицать, что к вам относятся по-особому, не так ли?

— С какой стати? Еще пару лет назад это была территория Фитца. Он приводил сюда старшеклассников, чтобы трахаться. Мы с Паксом начали появляться здесь, чтобы он не приходил. И застолбили наши права. Никто не бросал нам вызов. Это место не было нам дано, любовь моя. Мы взяли его сами.

— Не смей! — Ее голос срывается на последнем слове. — Ты не имеешь права так меня называть. Мне плевать, если это пустой термин, который ничего для тебя не значит. Ты не должен использовать это слово, когда разговариваешь со мной. Больше никогда.

— Кэрри…

Она швыряет что-то на пол к моим ногам. Оно приземляется с громким шлепком и скользит по ковру, сталкиваясь с моим ботинком. Вместо того чтобы посмотреть вниз, чтобы увидеть, что это, я пристально смотрю на девушку, отказываясь отводить взгляд.

— В отношении тебя это никогда не было пустым термином. Я знаю, что означает это слово. — Карина собирается огрызнуться на меня, но я останавливаю ее, прежде чем она успевает заговорить. — Почему ты сказала Элоди, что мы были вместе всего пару дней? Ты переписала всю нашу историю.

Девушка качает головой, гнев искажает ее черты. Даже в такой ярости от нее все равно захватывает дух.

— Как ты думаешь, почему? Я была смущена. Не хотела, чтобы она знала, как долго я позволяла тебе манипулировать мной.

— Я не манипулировал тобой. И ни разу тебе не солгал.

Она стискивает зубы.

— Просто остановись. Ты обманывал меня несколько месяцев, а я позволяла тебе это делать. Сама виновата. — Она плотнее кутается в кардиган. — Но теперь я усвоила урок. Ты не можешь смотреть мне в глаза и заставлять меня... заставлять меня чувствовать… — Кэрри тяжело дышит, как будто то, что она не может сказать, причиняет ей сильную боль. — Я больше никогда не поверю ни единому твоему слову, так что перестань попусту тратить время и возьми тетрадь.

Значит, это безнадежно. После телефонного звонка Олдермена, когда он велел мне загладить вину перед Кэрри, я каждую свободную минуту пытался придумать, как бы мне это сделать. Часть меня была уверена, что, если я посмотрю ей в глаза, все объясню и скажу, как сильно ее люблю, она увидит мою искренность и поймет, что я говорю правду. Но все это бесполезно. Она увидит честность и боль в моих глазах и объяснит и то, и другое впечатляющим актерским мастерством. Я облажался, как бы ни пытался это исправить.

Все действительно кончено.

Я наклоняюсь и поднимаю тетрадь, которую она бросила мне под ноги, вертя ее в руках. Она тяжелая. Красивый переплет, кожа мягкая, как масло, и податливая под моими пальцами.

— Что это? — Я открываю ее. Внутри страницы покрыты петляющими черными и синими чернилами — очень девчачьим, детским почерком, покрывающим каждую страницу.

— Дневник Мары. Последние несколько страниц читаются не так, как остальные записи. Все это на самом деле не имеет смысла. Такое чувство, что она пытается во что-то впутать Рэна. — Кэрри шмыгает носом, прижимая тыльную сторону ладони ко рту. Ее глаза ярко блестят, мокрые от слез, которые она явно не хочет проливать.

— Рэна? — Я пролистываю и прочитываю страницы, пытаясь понять, о чем она говорит. — Это чушь собачья. Мы должны сжечь его. Зачем ей пытаться впутать его?

— Я не знаю! Это не имеет ко мне никакого отношения. Этого никогда не было. Я даже не должна быть здесь прямо сейчас!

— Ты совершенно права. И мне очень жаль, — шепчу я. — Боже. Это просто... после всего, наркотиков, сделки с Фитцем... Я просто не хочу, чтобы что-то из этого навредило кому-то из нас в будущем.

Лицо Кэрри становится несчастным. Она подходит ко мне — ближе, чем когда-либо за целую вечность — и берет у меня дневник.

— Мы не можем его сжечь. Копы должны знать. Что, если здесь есть что-то важное? То, что ты просишь меня сделать… Это несправедливо. Должны быть последствия. Он не может просто... — Она замолкает, и из нее вырывается рыдание. Слезы наконец-то пролились и текут по ее щекам. — Нельзя допустить, чтобы ему это снова сошло с рук. Что, если... что, если он причинит боль кому-то еще? Что, если он причинит боль Элоди?