Правдивый ложью

– То списки, – пояснил я, – а подлинники в надежном месте. Если умру, они всплывут. Получается не проще, раз живой обязуется молчать, а мертвый примется во всю глотку горланить об этих тайнах. Так и передай… казачьему царю.

– Да он, может, и вовсе читать их не станет, – хмыкнул Шаров. – Отмахнется, и вся недолга.

– После твоих слов да после того, что ему Басманов сказал? – удивился я, но сразу же осекся.

А передаст ли Басманов то, что я ему сказал? Не побоится? А если нет или как-то смягчит произнесенное мною?

– Ты, когда станешь его предупреждать, шепни еще словцо. Мол, я тебя просил передать, что там его позор, – вновь повторил я то, что ранее сказал боярину.

– В бумагах-то?! – недоуменно уставился на меня Серьга и озадаченно спросил: – А ты ничего не спутал? Как же он там может быть-то?!

– А почему нет? – в свою очередь осведомился я, не понимая, что тут такого удивительного.

Шаров пожал плечами и рассудительно ответил, что…

Только теперь, да и то не сразу, выяснилось, что под словом «позор» мы с атаманом подразумевали совершенно разные понятия. Он – принятое тут, сейчас, в это время, то есть зрелище или представление для людей, которое показывают бродячие скоморохи, а я – свое, привычное для двадцать первого века.

– Чтой-то ты побледнел с лица? – озабоченно уставился на меня Серьга.

– Побледнеешь тут, – прошипел я сквозь зубы, кляня себя на чем свет стоит.

То-то Басманов так удивленно таращился на меня, а потом ворчал о дураках, которые в такой час думают о веселье. А если Дмитрий захочет повеселиться в коллективе? Он же потом ни за что мне не поверит, что я-то как раз имел в виду обратное и хотел предостеречь его, чтобы…

– Тимофей Иванович, миленький, скачи немедля, – жалобно попросил я. – Только не про позор говори, а про тайное, и все. Главное, чтоб он один их читал, непременно один.

Атаман, как он рассказал мне по возвращении, успел впритык – Дмитрий как раз собрал по такому случаю весь свой сенат, собираясь зачесть грамотки, после чего решать, что делать далее с князем Мак-Альпином.

Разумеется, сам читать он не собирался – не по чину. Для того имелся Бучинский. Правда, шкатулка была еще в руках у Дмитрия, но он уже успел извлечь первую из бумаг, собираясь передать ее своему «секлетарю», когда прибежавший караульный начал что-то шептать государю на ухо.

Словом, успел Тимофей.

Да и насчет надежной стражи я не ошибся.

Незваные гости пришли в первую же ночь, точнее, под самое утро, на рассвете.

Кто такие – не видел. От кого – понятия не имею. Слышал только краем уха – уж больно толста дубовая дверь – разговор у своей подклети-темницы, но он мало что дал.

Пока шли дебаты и препирательства между охраной и приехавшими, я на всякий случай приготовил несколько бочонков, выбрав солидные, чтоб не промахнуться, когда стану надевать на голову первому из визитеров. Ну а дальше уж как получится.

Но обошлось.

Ворчливая перебранка длилась недолго, хотя пришедшие успели использовать все варианты. Начали они с горячего желания поглядеть на июду-учителя, подло предавшего пресветлого государя, и заглянуть в его поганые очи.

Не вышло.

Тогда последовали намеки, что есть у них на то тайное дозволение самого Дмитрия Иваныча, кое он поведал им изустно, а потому бумаги они не имеют, но ежели казаки не верят, то можно и проехаться до государя…

Но и тут их ждала неудача.

Очевидно, присланные были из числа холопов, пусть и ратных, душу имели соответствующую, так что им и в голову прийти не могло, что кто-то осмелится действительно проехаться до Дмитрия и спросить насчет распоряжения, тем более речь шла не о чем-то важном, а о безделице.

А вот Шаров, который разместился на ночлег с шестеркой сменных сторожей поблизости, в одной из соседних подклетей, и был сразу разбужен озадаченными этим визитом караульными казаками, рассудил иначе.

– И то дело, – услышал я его бодрый голос. – Вот и отправляйтесь вместях с Кречетом. Он спросит, а вы поблизости постоите.

– Пущай так, – после некоторой паузы произнес голос, все больше напоминавший мне чей-то, уже слышанный однажды, причем в достаточно критических обстоятельствах, иначе не запал бы в память. – Токмо допрежь вон занесите ему поснидать.

– Это что ж, тоже государь передал? – осведомился Тимофей.

– Велел подсобрать с поварской остатки с трапезы, – уклончиво заметил голос. – Чай, он у нас милостив. Сказывал, хошь ему сей князь и ворог лютый, ан тоже во Христа верует, потому и негоже голодом его морить.

– Непременно передам, – заверил Серьга и одобрил переданное: – Пахнет вкусно, ажно у самого слюнки потекли. А насчет повидать…

– Дак ежели снедь передашь, то прочее и не к спеху, – заторопился голос. – Негоже царя-батюшку будить ранее времени, уж больно он вечор не в духе был, пущай почивает…

Голоса смолкли.

Если бы там был я, то непременно попытался бы задержать хоть одного из прибывшей парочки. Позже Шаров сознался, что и у него возникла похожая мыслишка, но он не решился ее осуществить, а потом стало поздно.