Правда во имя лжи

На предмет выявления захворавших раз в неделю приезжал из института начальник медпункта – толстый низенький потный дядька, почему-то страшно гордившийся тем, что он по национальности ассириец. И этот нацмен начинал так сопеть, выспрашивая девчонок о том, что у них болит, так маслились его маленькие карие глазки, что болящие предпочитали отмолчаться, только бы не «раздеться до пояса» перед ним и не позволить мять и трогать себя этим коротеньким, похотливым докторским пальчикам. Вот и Аня была такой же стыдливой девочкой. Что с того, что ломит по вечерам поясницу, а внизу живота болит до невозможности? Дело молодое, пройдет.

Однако не проходило, и Анина стыдливость дала трещину. Во время следующего приезда лекаря она призналась в недомогании, постаравшись сделать это в присутствии преподавательницы. Врач деликатно повозил пальцами по ее животу и ахнул: «Здесь больно? А здесь? Да у тебя же аппендицит развивается! Поедешь с нами в город, тебе в больницу надо, и как можно скорей!»

«Какое счастье! Да здравствуют аппендициты!» – с восторгом подумала Аня, которая уже досыта накушалась и романтики, и макаронов: хотя копали картошку и ее кругом – завались, студентов почему-то упорно пичкали макаронами: на завтрак, обед и ужин.

– Какой аппендицит? – удивились в поликлинике, куда Аня пошла только наутро, хорошенько намывшись и выспавшись в своей родимой постели. – Ну и коновалы у вас в институте. У девчонки пиелонефрит! В стационар, и поскорее!

Аню положили в больницу, и сначала она печалилась только оттого, что явно не успеет выписаться к началу занятий. Потом… потом началось что-то страшное. Капельницы, переливания крови, уколы, уколы, снова уколы, килограммы таблеток, хмурые лица врачей, мамины слезы… Спустя месяц доктора неохотно признались, что лечили девочку не от того. На самом деле у нее, конечно, не аппендицит, но также и не пиелонефрит. Всего-навсего воспаление придатков. Ошибка в диагнозе – бывает. К сожалению, процесс пошел по трубам в матку и дальше в брюшину, так что возникала прямая угроза перитонита. Правда, большие дозы антибиотиков должны были помочь…

Помогли. Воспаление остановили. Правда, оставили внутри у Ани сущую пустыню. О том, что она стала стерильной, ее в больнице не предупредили. Или врачи не знали, или сочли это такой мелочью по сравнению со спасением ее молодой жизни…

– К сожалению, вы не сможете родить, – сказали ей спустя десять лет. – Такое ощущение, что в вашей матке напалмом все выжжено. Эмбриону там просто не за что уцепиться!

Не за что уцепиться их с Димой ребеночку…

Сначала она никак не решалась сообщить об этом мужу. Но он сам понял: что-то случилось. Кое-как вызвал Аню на откровенность, а потом плакал вместе с ней, будто мальчишка, у которого отобрали игрушку. Только сейчас оба поняли, как хотели, оказывается, ребенка. Дитя увенчало бы их любовь, а вместо этого…

– Мы все переживем, – наконец мужественно сказал Дима. – Мы любим друг друга, ну что же, это нам такое испытание выпало. Главное – наша любовь.

Легко сказать!

Аня всегда была ревнива, а теперь началось что-то ужасное. К красивым женщинам, которые так и норовили отнять у нее мужа, прибавились их дети. То и дело в голове вспыхивали картины, как вежливый Дима уступает в автобусе место женщине с ребенком, любуется малышом, а потом выходит вместе с ними, не доехав до своей остановки, – и больше не возвращается. Или как сентиментальный Дима любуется через ограду детского сада игрой ребятишек, и какой-то мальчик (девочка) нравится ему больше остальных, и вот появляются родители и начинают забирать своих детей, а за тем мальчиком (девочкой) никто не приходит, и дитя плачет, а Дима утешает его через ограду, вытирает слезы и сопливый носишко, и вот вдруг появляется его мать – женщина неземной красоты, она, извиняясь, рассказывает свою печальную историю: муж, подлец, бросил их с ребенком, она крутится на трех работах, жизнь так тяжела, дитя растет без отца…

Ну и все в том же роде, этакий бесконтрольный полет больного воображения, отчего у Ани начинались истерики, и на голову безвинного Димы выливались такие ушаты упреков и слез, что ей потом самой становилось стыдно. Она рыдала, вымаливала прощение у оскорбленного мужа, проклинала себя, кричала, что он должен ее бросить, что счастье кончилось.

– Нам знаешь что надо сделать? – сказал однажды измученный Дима, у которого уже во рту пересохло от клятв в вечной любви и верности. – Нам надо усыновить ребенка!

И при этих словах Аня почувствовала, что ее превратившаяся в манию ненависть к чужим детям резко пошла на убыль.

* * *

– Трусы-то хоть с нее сними, – проворчал Серый, неодобрительно наблюдая, как Рыжий вскочил на колени рядом с девушкой и начал расстегивать джинсы. – Больно суетишься, еще промажешь.

– А ты не желаешь присоединиться? – Рыжий задрал красное платье и схватился за Лидины бедра потными, горячими руками. И тотчас мелко захохотал, когда она забилась, заметалась по кровати, пытаясь вырваться. – Глянь-ка! Девочке не терпится! Она тебя зовет, Серый. Она хочет сразу с двумя!