Практическая метафизика

Самые фантастические научные открытия, самые блестящие произведения искусства, высочайшие нравственные идеалы и религиозные откровения останутся мертвыми словами, книгой за семью печатями, без духовной работы, совершаемой каждым человеком, избирающим ведение.

Когда входящий в жизнь обуреваем смутным сознанием высокого назначения дарованной ему свободы и жадно ищет, к чему примкнуть, чтобы "сполна изжить священные силы ума и сердца" (Андрей Платонов), чтобы приумножить "дарованный талант", когда такой человек в страстных поисках своих обратится к философии, она должна ему сказать: к чему бы ты ни примкнул в этом мире явлений, что бы ты ни делал, это не избавит тебя от выбора, перед которым оказывается каждый. Ни та или иная религия, ни политическое движение, ни художественная школа или научное направление не выдадут тебе спасительной индульгенции. Все внешнее может лишь помогать тебе или мешать, но в конечном итоге выбираешь ты сам. Ни в чем ты не можешь быть так свободен, как в этом выборе. Его нельзя совершить раз и навсегда — каждый день и каждый час его приходится совершать заново. Акт этот настолько скрыт от постороннего взора, что никто никогда не сможет оценить твоих усилий; сам же ты тоже не сможешь сказать себе "кажется, я достиг высоких степеней в выборе ведения", ибо это прозвучит столь же нелепо, как "кажется, я достиг святости". Никаких реальных благ или зримых результатов ты можешь и не дождаться в своей жизни, и никакого бессмертия выбор не обещает. Ты не можешь утешать себя даже мыслью о тех благах, какие получит Мы, ибо твой выбор вполне может остаться в меньшинстве и пройдет незамеченным. Если ты выбираешь, то столь же свободно, сколь и бескорыстно, ибо выбираешь ты, в сущности, готовность к духовному терзанию, которое злая судьба может усугубить и терзанием физическим.

Духовное богатство — вот единственная, неуловимая, расплывчатая и бесплотная награда, достающаяся выбравшему ведение.

Но зато уж тот, кто обрел ее, кто знает, что это такое, тот может быть уверен, что никто не отнимет у него эту награду и никто никогда не достигнет ее другим путем, нежели он сам.

"В этом внешнем мире все на предъявителя… — писал Серен Кьеркегор — первый мыслитель, воздавший должное выбору. — Обладатель сокровищ мира и остается их обладателем, каким бы путем они ему ни достались. В мире духовном не так. Там царствует вечный божественный порядок; там дождь не идет на поля праведных и на поля неправедных, там солнце не светит и на злых, и на добрых; там, действительно, хлеб достается лишь трудящемуся, мир душевный лишь тому, кто испытал муки трепета; там лишь тот, кто спускается в преисподнюю, спасает возлюбленную, лишь тот, кто занес нож, обретает Исаака"⁹³.

Часть пятая. Гипотезы и ограничения

Как и всякая философская система, практическая метафизика претендует на известную полноту и законченность. Однако это отнюдь не значит, чтобы она помышляла захватить главенствующую роль в таких различных сферах духовной деятельности человека, как наука, искусство, мораль, религия или, тем более, заменить их. Полнота раскрытия внутренних связей между этими сферами, законченность разграничения их — вот, в чем я вижу задачу любой философской системы. Научное познание мира, созидание прекрасного, воплощение этических идеалов в практику человеческих отношений, осмысление Божественной воли будут идти дальше своим чередом, и неизбежно настанет момент, когда иллюзия их взаимной противоречивости и несовместимости снова станет такой навязчивой и мучительной, что вызовет к жизни создание новых философских систем. Возможно, эти философские системы будут строиться на более широких, пока недоступных нам началах, но вряд ли им удастся миновать теоретическую метафизику Канта-Шопенгауэра — ведь и та не смогла обойтись без логики Аристотеля.

Древо философии растет медленно и при этом ветвится необычайно густо, но тем не менее ствол у него уже явно наметился.

Убеждение Канта и Шопенгауэра в том, что дальше идти некуда, следует понимать исключительно в том смысле, что у философской мысли сейчас нет иного пути, что их дорога — главная. По отношению же, например, к мысли чисто научной, то есть действующей в соответствии с законом достаточного основания, метафизика не только не притязает на установку каких-то ограничительных барьеров, но полностью признает бесконечные возможности ее движения вперед и полную автономность, то есть подчинение собственным законам. Однако и наука не должна требовать, чтобы философия, побывавшая уже в служанках у богословия и политики, перешла теперь в услужение к ней. Все, чем она может быть полезна ученому, это расширение горизонтов его мышления, необходимое для появления новых идей. Постулаты и выводы практической метафизики также могли бы оказаться плодотворными для создания научных гипотез, разработка которых оставалась бы делом специальных наук, особенно наук о человеке и обществе. Привожу для примера несколько таких гипотез:

Гносеологическая.