Прайм-тайм

– Ты же был влюблен в Мишель, – пробормотала Анна и сделала несколько шагов к нему. – Хотел бросить жену и детей, лишь бы жить с ней, но она высмеяла тебя, не так ли? Она просто хотела заслужить твое уважение, чтобы ты перестал болтать о ней всякую чушь в аппаратной, и делала это в своей обычной манере, использовала единственный известный ей метод, она трахалась с тобой, вертела тобой как хотела, но все пошло наперекосяк, верно? Ты попал в беду по-настоящему, ты успел рассказать обо всем жене? И что она сказала?

Стоявший перед ней мужчина побледнел, уставился на нее остекленевшими глазами:

– Этого… не было…

– Нет? Тогда откуда вся твоя ненависть? Тебе не дает покоя моя большая фотография в «Квельспрессен»? То, что Мехмед известный телеведущий? А он ведь и юрист, и журналист, дважды получал Большой журналистский приз! Тебе известно столь же хорошо, как и мне, что…

– Послушай, ты! – крикнул видеорежиссер и резко поднялся. – Я видел тебя! Видел перед автобусом пятнадцать минут четвертого. Какого черта ты там делала?

Анна Снапхане онемела от неожиданности, у нее перехватило дыхание, она уставилась на Стефана Аксельссона:

– А чем там занимался ты сам?

Продюсерша подняла обе руки.

– Послушайте, – сказала Карин Беллхорн громко и властно, – прекратите сейчас же. Теперь нам надо успокоиться. Мы сами не понимаем, о чем говорим. Дело полиции выяснить, что случилось. Лучше не станет, если мы будем винить и подозревать друг друга. Может, договоримся об этом?

Все старались не смотреть друг на друга, устремляли взгляд куда угодно: в пол, в окно, в потолок, на стены.

– Сегодня нам надо успокоиться, обсудить назначенную на вторник встречу, посвященную памяти Мишель, и попытаться распределить работу. Может, кому-нибудь необходим психолог? Психотерапевт?

Все замерли, удивленно уставились на нее. Себастьян Фоллин в двери кафетерия, серый костюм, кофе в руке, Мариана фон Берлиц, сидящая на диване в вызывающем красном платье, Стефан Аксельссон в джинсах и хлопчатобумажной футболке с пятнами пота под мышками, Анна Снапхане с покрытым красными пятнами лицом, которое постепенно стало приобретать нормальный цвет.

– Никому не нужен? Здесь нечего стыдиться. Я думаю, мне самой надо поговорить с кем-то…

Продюсерша зажмурилась на мгновение, машинально смахнула волосы со лба привычным жестом. Анна, еще не утолившая до конца свою жажду правды, несколько мгновений изучала ее лицо. Она поняла, что Карин Беллхорн накрашена ярче, чем обычно, но ее кожа была серой под слоем тонального крема. Мешки под глазами не смогла бы скрыть никакая косметика в мире.

«Она по-настоящему плохо себя чувствует, – подумала Анна. – Наверняка хуже нас всех».

– Почему ты делаешь вид, словно ничего не произошло? – спросила она.

Карин сглотнула, попыталась улыбнуться:

– Я только что предложила помощь тем, кто хочет получить поддержку…

– Перестань! – закричала Анна и махнула руками так, что чашка с кофе Себастьяна Фоллина отлетела в сторону и ударилась в стеклянную стену. – Мишель мертва! Она лежит в морге, и, возможно, кто-то из нас повинен в этом!

Ее слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Установившуюся потом тишину нарушал только шум капель, падавших из чашки Фоллина на пол. Мучившая их мысль, впервые высказанная вслух, сейчас довлела над всеми, паря где-то под потолком.

Кто угодно. Кто-то из них.

– Вы уже начали без меня? – Хайлендер появился со стороны лифта, только что из душа и с атташе-кейсом в руке. – Я общался с Лондоном, мы обо всем договорились.

Он улыбнулся, сел на офисный стул, положил кейс на колено, открыл его, нажав на оба замка одновременно. Достал несколько бумаг, с шумом закрыл кейс, поместил на него всю стопку.

– Для начала мы сделаем большую памятную передачу о Мишель, – сказал он непринужденным тоном. – С эпизодами из всех ее программ, с гостями, которые будут вспоминать о ней, и друзьями, которые расскажут о ее увлечениях… Да, обо всем, что ее интересовало. Передача может получиться достаточно масштабной, с артистами, стихами, пожалуй, или какой-то маленькой пьесой. И только с той рекламой, которая понравилась бы Мишель. Кстати, что ты думаешь о Джоне Эссексе, Карин? Он сможет приехать?

Воздух, казалось, стал более плотным, когда генеральный директор «ТВ Плюс» замолчал. Тональный крем уже больше не мог спрятать истинный цвет лица продюсера. Все скользили взглядами по сторонам, прятали глаза друг от друга.

– Хайлендер, кто придумал все это? – поинтересовалась Карин Беллхорн устало. – Большой босс в Лондоне?

Улыбка на его губах затрепетала, но не погасла.

– Я хотел бы пойти дальше, – сказал он.

– Не так быстро, – буркнула Карин Беллхорн и поднялась, ее большое тело, покачиваясь, медленно приближалось к генеральному директору. – Мы здесь немного поговорили о Мишель, как мы относились к ней, что думаем. Что скажешь ты?

Улыбка исчезла, на лице Хайлендера появилось столь же беспомощное выражение, каким оно было днем ранее, капли пота выступили у него на лбу, челка сразу прилипла к нему.

– О чем?

– О Мишель! – рявкнула Карин Беллхорн.