Позывные дальних глубин

И тёща, глотая опять появившиеся слёзы, принялась рассказывать про беду своей дочери. Диагноз был неутешительным и даже зловещим. В результате падения с большой высоты у неё оказался поврежденным позвоночник. А это значило, что она могла на всю жизнь оказаться прикованной к постели. В лучшем случае могла бы передвигаться в инвалидной коляске или на костылях.

Непрядов тотчас хотел было отправиться к жене, но Светлана Игоревна убедила потерпеть до завтра, поскольку был уже достаточно поздний час, и в клинику Егора всё равно бы не пустили. Поэтому условились навестить Катю утром.

Всю ночь Егор не смыкал глаз. Тёща постелила ему на софе в Катиной комнате, но он так и не прилёг. Ходил из угла в угол опустошённый и мрачный, терзаемый мучительно тяжкими мыслями о жене.

В дверь к нему посреди ночи по-свойски постучал Виктор Макарович. Был он в просторном полосатом халате, в тапочках на босу ногу, а в руках — бутылка коньяку и две рюмки.

— Не возражаешь, Егор? — спросил. — А то мне тоже что-то не спится.

Егор не возражал. Они выпили по паре рюмок, закусили ломтиками лимона, только разговор не клеился. Мысли Егора блуждали где-то совсем далеко, и он почти не вникал в смысл того, что ему говорил Катин отчим. Вздохнув, Виктор Макарович сочувственно потрепал Егора по плечу и отправился досыпать остаток ночи.

На журнальном столике, за которым они сидели, осталась недопитая бутылка коньяку. Но Егор к ней больше не притронулся. Не тот случай, душа не принимала, к тому же пить в одиночку он не умел.

Снова Егор начал мерить комнату шагами, коротая ночь. Так случалось делать ещё в курсантскую пору, когда он в это время заступал дневальным или в караул. Порой блуждающий взгляд его останавливался на каких-нибудь Катиных вещах, и тогда сердце начинало особенно невыносимо и тоскливо ныть. Ведь любая мелочь напоминала здесь о ней. На трюмо перед зеркалом он видел губную помаду, крем, духи, которых постоянно касалась Катина рука. Он открывал шкаф, а оттуда выглядывали ее блузки, платья, совсем ещё недавно облачавшие её изящную фигурку. Даже подушка, небрежно брошенная на софу, хранила неповторимый аромат её дыхания, которым бредил он в дальних морях.

Распахнув высокую застеклённую дверь, Егор вышел на балкон. Мгновенно его обдало сырым, промозглым ветром. Казалось, будто ночная Нева разверзлась у самых его ног. Она медленно, змеино пошевеливалась в свечении редких огней, напоминая какое-то гигантское чудище, зажатое в облицовочном граните берегов. Чернели взметнувшиеся ввысь крылья разведённого моста. Под ним медленно проходил буксир, толкавший впереди себя тупым форштевнем длинную баржу. А на небе ни луны, ни звёздочки — сплошной и непроглядный мрак, сродни тому, который обволакивал истомившуюся егорову душу Егора.

Даже порядком окоченев, он не двинулся со своего места. Как бы умышленно истязая себя, он искупал какой-то неведомый грех. Полагал, если Кате сейчас плохо, то почему же ему самому должно быть хоть в самой малости лучше? Не покидала мысль, что Катино состояние гораздо хуже того, о котором он сперва имел представление с чужих слов. Его ужасала предстоящая встреча с женой. Он жаждал и боялся её первого взгляда, как окончательного приговора собственной судьбе. Этот взгляд мгновенно всё бы ему сказал…

Привалясь к перилам, Егор оставался на балконе до тех пор, пока над Невой не забрезжил слабый рассвет. И это было первым напоминанием того, что он, увидав Катю, получит собственный приговор…

24

Не так уж много в жизни Егора выпадало встреч с собственной женой, проведённых вместе дней и ночей. Казалось, он все их мог по пальцам пересчитать — так они были ему памятны и дороги. Даже минуты размолвок и взаимных обид, случавшихся в пору недолгих свиданий, представлялись теперь естественным течением их супружеской жизни — того состояния бесконечных разлук, на которые они обрекали себя. Но эта встреча, на которую Непрядов теперь шёл, была не похожа на все другие, ранее состоявшиеся. Она страшила своей неопределенностью и новым вызовом судьбы, к которому Егор ещё не был готов.

Катя находилась в клинике своей матери. Егор вместе со Светланой Игоревной приехал туда к началу рабочего дня, когда медперсонал облачался в вестибюле в белые халаты, расходясь по кабинетам, палатам и процедурным.

Нельзя было не заметить, что появление главврача вызвало легкий переполох. Старушка-гардеробщица тотчас спрятала под прилавок своё вязание, молоденькие медсестрички, прихорашивавшиеся перед зеркалом, мгновенно упорхнули. Перестали взаимно улыбаться и посерьёзнели двое солидных на вид коллег Светланы Игоревны, непринужденно болтавшие о чём-то у дверей её кабинета. Судя по всему, тёща правила в своей хирургической вотчине не менее твёрдой рукой, чем у себя дома.

Непрядову не сразу разрешили войти в палату, где лежала Катя. Сперва ему было велено подождать в приёмной, пока не закончится утренний обход.