Позывные дальних глубин

Чтобы как-то занять людей, отвлечь их от невесёлых мыслей, Непрядов то и дело отдавал команды, в которых даже не было особой необходимости. Ведь и без напоминания всё внимание обращалось на то, как израненная лодка сопротивлялась забортной воде, по-прежнему стремившейся ворваться внутрь отсеков. Матросы постоянно подтягивали гайки на струбцинах, прижимавших всевозможные затычки к мелким свищам, подбивали кувалдами клинья под деревянные брусья, которые давили на щиты, закупоривавшие более крупные пробоины в корпусе лодки. И пока люди работали изо всех сил, выполняя поступавшие команды, лодка жила и жили сами люди, целиком полагавшиеся в эти минуты на разум и волю своего удачливого командира.

Но кто же знал, какие сомнения и муки терзали самого Егора, сидевшего на своем привычном месте у шахты перископа? Всё ещё саднило бедро, рана на котором плохо заживала. Но куда больше болела душа от сознания их полнейшей неопределенности впереди. Ведь случись какая-нибудь новая беда, то никто уж им не поможет в столь «аховой» обстановке. Непрядов ясно осознавал то, во что никто не хотел верить. По глазам своих моряков Егор видел, что они во всём полагались на него. Вероятно, он казался им живым талисманом, от которого только и могло исходить их спасение. А ведь он, Егор Непрядов, такой же как и все, обыкновенный человек, совсем не пытавшийся казаться ни провидцем и ни героем, которому «горе не беда и море по колено». Он оставался таким, как всегда. И в этом своём постоянстве, как мог, утверждал весь экипаж.

Океан встряхивал, швырял, скручивал и ломал жутко скрипевшую по всем своим стальным сочленениям лодку. Но она продолжала каким-то чудом сопротивляться готовому поглотить её небытию. Командир держался, неотлучно находясь на своём боевом посту, и ему стойко следовал весь экипаж.

Лишь на седьмые сутки шторм понемногу начал стихать. Ветрами небо вычистило до ослепительной голубизны. Вода отдышалась и вновь заштилела. Она виновато-нежными всплесками ластилась у борта лодки, будто нашкодившая кошка выпрашивала у хозяина прощения. Яркое солнце опять нещадно палило и жарило. Каждый, кто находился на мостике, чувствовал себя как карась на сковородке — враз подпрыгнешь, едва неосторожно дотронешься рукой до раскалённого металла надстройки.

Моряки выкарабкивались поочерёдно на мостик, усаживались в тени под ограждением рубки. Кто покуривал, кто просто дремал, отдыхая душой и телом. Тошнотворная морская болезнь понемногу отпускала их.

Воспользовавшись случаем, Колбенев решил определить место корабля по солнцу. Штурманская наука сидела в нём прочно, и он не упускал случая доказать это лишний раз не столько другим, сколько самому себе. С секстаном и расчётными таблицами он по-прежнему управлялся мастерски, легко и как бы играючи.

На этот раз Вадим не торопился, доставляя себе удовольствие самим процессом навигаторских расчётов. Наконец, точка обсервации была определена и нанесена на карту. Когда же Егор глянул на неё, то не поверил собственным глазам. По всем данным выходило, что за несколько суток лодку вновь отбросило за много миль в самый глухой и безжизненный район океана. Вероятно, корабль попал в какое-то мощное океанское течение, которое все время уносило его в противоположном от прежнего курса направлении — туда, где меньше всего хотелось бы оказаться измаявшимся мореходам.

Снова экипажу пришлось взяться за иголки с нитками. В самом начале шторма парус не успели вовремя убрать, и его снесло за борт внезапным порывом ветра. Теперь приходилось делать, из чего не попадя, новое полотнище. В ход пошли суконные одеяла, холщовые наматрасники.

— Эдак дело дойдет и до носовых платков, — сокрушался Колбенев. — Во что сморкаться тогда прикажете?

— А ты, Вадимыч, пожертвуй на это дело собственные клёша, — посоветовал неунывающий Обрезков. — Они у тебя в бёдрах самые широченные, таких ни у кого больше нет. Парусность обеспечат как у стопушечного фрегата.

— Это невозможно, — со вздохом сказал Егор. — Без штанов у Вадимыча всякий авторитет в команде пропадёт.

— Да ну, и его «партейные» усы не помогут? — делано изумился Кузьма.

— А усы без штанов только всё усугубят, потому как они у него жидковатые, — отвлечённо рассуждал Егор.

— Да и не усы это вовсе, — окончательно добивал дружка Обрезков. -

Так себе, разве что пучок куриных перьев под носом.

— А-а. Значит, ожили? Закукарекали? — с язвительной улыбкой Колбенев зыркнул на дружков. — Вы бы лучше за тем вот парусом следили, — и он показал пальцем куда-то в океан, где теперь, по его мнению, должно было находиться унесённое ветром парусиновое полотнище. — Если такой бедлам произойдет ещё раз, то на очередной парус пущу не только ваши портки, но даже исподники. Посмотрим тогда, какой у самих будет авторитет, с голой-то задницей.

— Ну, ты и безобразник, — отреагировал Егор.

— Сади-ист, — уточнил Кузьма.