Позывные дальних глубин

Колбенев добился-таки своего. Собенин полностью отстоял ходовую вахту и к концу её даже стал подавать кое-какие признаки жизни. Во всяком случае, в центральный отсек он уже спустился по трапу вполне самостоятельно, хотя и сорвался с последних перекладин, с шумом и грохотом свалившись на палубу. Колбенев его поднял, отряхнул и, придерживая за плечи, повёл в каюту.

— Полчасика, Лев Ипполитович, можете отдохнуть и, так сказать, сосредоточиться с мыслями, — напутствовал Колбенев коллегу в качестве начальствующего лица. — Потом прошу вас на плановую беседу о происках американского империализма в Юго-Восточной Азии. Весь свободный от вахты личный состав будет с нетерпением ждать вашего слова в первом отсеке. Вы уж не подведите.

Но Собенин посмотрел на Колбенева так, будто видел перед собой идиота: какая там ещё беседа, какие империалисты со всеми их потрохами и происками, когда небо падает на воду, а лодка при килевой качке едва не встаёт «на попа». Однако встретившись с несокрушимым взглядом замначпо, замполит лишь обреченно выдохнул:

— Есть, товарищ кавторанга. Беседу проведу.

16

Глубокой ночью лодка проделала уже добрую половину пути, спеша на выручку к своим подводным собратьям, когда радист передал Непрядову очередной радиоперехват. Из него следовало, что случилось самое худшее из того, что можно было предположить. Атомарина с частью личного состава пошла на дно. Оставшихся в живых членов экипажа взял на борт подоспевший к месту катастрофы советский танкер. По трансляции Егор немедленно сообщил эту печальную новость всему личному составу и объявил в память о погибших подводниках минуту молчания.

— Вот нам истинная тема для беседы, — вслух подумал Колбенев. — О долге, о чести, о мужестве и стойкости до последнего вздоха.

— … И о всех превратностях судьбы нашей моряцкой, — с грустью добавил Егор.

Теперь уже не имело смысла спешить на помощь, надеясь кого-то спасти. Вновь лодка описала циркуляцию и легла на прежний курс. Вскоре волны опять сомкнулись над её рубкой, и в отсеки пришла долгожданная тишина. Шторм продолжал бушевать и яриться где-то высоко над головами людей, только никто уже не испытывал на себе гнетущую одурь качки, ощущение тошноты и размягчённости каждой клетки собственного тела. Только подводнику дано в такие минуты испытать, сколь упоительной и вожделенной бывает глубина. Её тишина и покой чудотворным образом излечивали душу и тело исстрадавшихся подводных мореходов. В такие минуты вкуснее становился сготовленный коком наваристый борщ, слаще сон после вахты на жёсткой матросской койке и приятнее воспоминания о самом дорогом и близком, что хранилось в каждой флотской душе. То была обычная флотская жизнь со всеми её бедами и радостями, с разочарованиями и надеждами, с просчётами и предвидениями одной на всех подводной судьбы.

Спустя сутки подлодка вышла из зоны глубокого циклона, охватившего центральную Атлантику. А ещё через несколько суток настала такая нестерпимая жара, что в отсеках начали раздеваться до трусов. Всем стало ясно, что лодка оказалась в тропических широтах.

Долго ещё не иссякали в матросских кубриках разговоры и толки по поводу гибели атомохода. Непрядов видел, с какой болью и горечью воспринимали эту трагедию его ребята. Кому ж не понятно было, что на дно пошли их «корешки», их сверстники, такие же в сущности недавние пацаны, призванные на флот со всех концов страны? И каждый живой невольно ставил себя на место погибшего, задаваясь вопросом, почему же так произошло, как могло случиться, что новейшая атомная подлодка, гордость отечественной науки и кораблестроения, вдруг погибает на виду у всех и, оказывается, нечем было ей помочь? Сколько-нибудь определённого ответа ни у кого не было. По существу дела ничего не мог сказать и Непрядов. О случившемся он знал не больше других, а добытая Дорохиным на перехвате информация была слишком скудной и расплывчатой. Когда же лодка подвсплывала на сеанс радиосвязи, радистам разрешалось работать лишь на приём радиограмм, в то время как передатчик, в целях скрытности, использовать строжайше запрещалось. Указания от начальства следовали чисто служебного характера и ни слова не было о том, что же произошло в Бискайском заливе.

Не думал Егор, что его благой порыв во спасение погибавших будет воспринят замполитом столь неоднозначно. Как только шторм поутих, Собенин явился к командиру, чтобы высказать свои соображения по поводу некоторых накопившихся у него мыслей. Непрядов находился в своей каюте вместе с механиком. Сидя за письменным столом, они обсуждали возможность замены на ходу одного из гидроприводов горизонтальных рулей. Работа была сложной, требовалась большая сноровка. И Собенин, усевшись в кресло, терпеливо ждал, когда командир освободится и уделит ему время.

Наконец, Непрядов с последними наставлениями отпустил Теренина и повернулся к замполиту.

— Я весь внимание, Лев Ипполитович, — сказал Егор, пряча в стол папку с документами.