Позывные дальних глубин

— Никакой девочки я не видела, — сказала она рассерженно. — Разбирайтесь в этом как-нибудь сами. Больше я ничего не знаю.

— Но ведь кто-то должен хоть что-нибудь знать? — настаивал Егор.

Долговязая молчала, скрестив руки на хилой груди и всем своим видом давая понять, что разговор окончен.

— Тогда ещё раз извините за беспокойство, — сказал Егор и, повернувшись, понуро побрёл к выходу.

Когда он открывал дверь калитки, женщина окликнула его. Величаво возвышаясь на крыльце, она показала в сторону соседнего дома.

— Там живёт подруга вашей знакомой, — сказала, сменив гнев на милость. — Спросите Нонну Александровну. Может, она вам что-нибудь и скажет.

Холодновато кивнув, Непрядов направился на соседний участок, так же огороженный забором. А про себя подумал про долговязую: «Вот же, выдра болотная, сразу не могла сказать…»

Нонной Александровной оказалась женщина лет сорока с добрыми чертами лица и подслеповатым прищуром глаз. Не в пример соседке, появлению Непрядова она ничуть не удивилась, будто давно ждала его появления. Оттянув недобро лаявшую и рвавшуюся на цепи мохнатую собаку, Нонна Александровна без лишних расспросов пригласила Егора в дом.

— Хотите кофе или чаю? — предложила хозяйка, когда они оказались на чистенькой, уютной веранде.

Непрядов отказался, терзаемый нетерпением поскорее узнать, что же произошло в его отсутствие с Лерочкой. Они сидели за круглым столом, посреди которого красовалась ваза с роскошными розами, и хозяйка из-за цветов как бы с любопытством всё время подсматривала за гостем.

— Мне сказали, что вы давно знакомы с Валерией Ивановной, — осторожно напомнил Егор.

— Более чем, — сказала хозяйка. — Мы с детства дружим. Дома-то наши рядом. Да я и вас хорошо помню, — и пояснила. — Мы же когда-то вместе новый год встречали. Помните? Вы тогда курсантом были ещё.

— Было такое, — подтвердил Егор, но сам решительно не помнил этой Лерочкиной подруги. Впрочем, слишком редким гостем бывал он здесь, чтобы со всеми перезнакомиться.

— А это и не важно, что вы не запомнили меня, — хозяйка небрежно махнула рукой, заметив смущение гостя. — Вы же тогда всё равно, кроме Лерочки, никого кругом не замечали. Но под конец нашей вечеринки поссорились с ней и ушли. Так ведь?

— И это было, — признался Непрядов. — Только что уж об этом вспоминать?

— Да я к слову. А что было, как говорят, то быльём поросло.

— Так что же произошло? — настойчиво спросил Егор. — Что такое с ней стряслось, что она так неожиданно бросила всё и уехала?

— А вы разве ничего не знаете?

— Если б знал, так не спрашивал бы.

— Что ж, логично, — согласилась Нонна Александровна. — А ведь Лерочка всё это время ждала вас. И очень… очень страдала, что дочка ваша без отца росла.

— Да я же ничего не знал, — страдальчески изрёк Егор. — Из-за какой-то ерундовой размолвки, из-за глупой обиды рвал все её письма, не читая.

— А теперь выходит, что судьбу свою рвали…

— Выходит, что так, — признался Егор. — Но поверьте, Лерочка далеко не чужой была мне. А что уж про дочку-то говорить!

— Вот именно, теперь совсем уж нечего говорить…

— В каком это смысле?

— Да в том самом, что… — Нонна Александровна на полуслове запнулась, как-то странно поглядев при этом на Непрядова. — Вы и в самом деле ничего не знаете?

— Не-ет, — протянул Егор, улавливая в словах хозяйки что-то недоброе.

— Помолчав, она тихонько произнесла:

— Нет больше вашей дочки, Егор Степанович.

— Как это нет? Тоже уехала, что ли?

— Умерла она.

— Что-что? — не понял Егор, будто слова хозяйки были обращены не к нему, а к кому-то другому, для кого требовалось бы на этот счёт внести небольшую ясность.

— Умерла ваша малышка, — повторила хозяйка уже смелее. — Прошлой зимой, в начале декабря.

Непрядов почувствовал, как страшной силы молния полосонула его мозг, в глазах потемнело. Стиснув голову ладонями, он раскачивался в скрипевшем под ним плетёном кресле и не понимал, что с ним происходит. Нонна Александровна, перепугавшись, поднесла ему чашку с водой. Но Егор, тупо глядя перед собой, продолжал раскачиваться. Трудно стало дышать. Впервые он почувствовал, что у него есть сердце, которое может болеть.

— Валидольчик, Егор Степанович, валидольчик подсуньте под язык, — старалась Нонна Александровна протолкнуть ему через плотно сжатые зубы таблетку.

Что есть мочи, со стоном, Егор хрястнул по столу кулаком. «Эх, судьба ты подлая, — мелькнуло в разгорячённой голове. — За что же так больно бьёшь меня, как врага какого? Мало ли беды я и без того в жизни-то хлебнул?..»

Женщина, глядя на Егора, и сама едва не плакала. Он же тёр пятернёй грудь и морщился от нестерпимой боли. Такое впервые с ним происходило.

Когда боль отпустила, Непрядов одурело потряс головой, будто приходя в себя после сокрушающего удара в челюсть. От таблетки он отказался, но воду жадно выпил, пролив половину содержимого чашки себе на галстук.

— Может, неотложку вызвать? — на всякий случай предложила хозяйка.

— Нет, — отрезал Непрядов, окончательно приходя в себя и попросил. — Расскажите, как это случилось.