Когда Алис углубилась достаточно далеко в лес, так что уже засомневалась, сумеет ли вернуться обратно, она нашла толстое дерево и полезла на него. Она нисколько не боялась и чувствовала себя уверенно. Ни разу ей не показалось, что она поставит ногу не туда или не сумеет зацепиться пальцами за ветвь. Она поднималась все выше и выше, миновала нижний ряд перекрещивающихся ветвей и полезла дальше. Сверху на нее сыпались листья и кусочки коры. Когда девушка забралась достаточно высоко, она устроилась на ветке на корточках. Закрыла глаза и прислушалась, втягивая воздух.
Поначалу она больше обращала внимание на звуки: вот капает вода с листа на лист, стрекочут жуки, шуршат сороконожки и ящерицы.
А потом на первый план вышло обоняние, словно все остальное отстранилось и пропало. Алис ощущала самые разные запахи: воды, затекающей под деревья, черных насекомых, скользких ящериц, упивалась жарким дыханием куниц и летучих мышей. И волков.
Она вспомнила убитого ею волка. Прежнего отвращения и ужаса от убийства живого существа теперь в ней не возникало. Лишь наслаждение. Она вспомнила, как чудесно тогда себя чувствовала, какое счастье испытала, пожирая душу волка, как растворилось беспокойство, исчезли желания, не осталось ни страха, ни усталости. И сейчас голод скрутил ей кишки, но мысль о настоящей пище вызывала отвращение. Не пищи она жаждала, Алис это поняла. Тут было нечто иное – желание насладиться душой.
Ей показалось, что она падает, но падения не было. Исчезли звуки и запахи. Исчез лес. Ее охватило ощущение, что она рядом со Зверем, хоть Алис и не видела его. Зверь был на горе, высоко, и она тоже оказалась там – разумом, а не телом. Воздух разреженный, холодный. Зверь говорит с ней, его голос у нее в голове, в груди что-то рассказывает, спрашивает. Просит о чем-то. Потом Зверь повел ее куда-то, а она следовала за ним. Он все время шел впереди. Когда Алис открыла глаза, леса больше не было. Не было ничего, кроме глубочайшего, черного, как ночь, расползающегося во все стороны Провала у нее под ногами. Она поискала взглядом Зверя, но он исчез. Ничего не осталось, только черная пустота со всех сторон, сверху и снизу.
Вздох ужаса – и мир вернулся. Алис пришла в себя: сидящая на дереве девочка из плоти и крови, с длинными волосами. А еще была женщина, состоявшая из листьев и глины. Она сидела впереди на другой ветке.
Алис знала ее по имени, но еще больше – по ощущениям.
Как горит кожа.
Нет, кожа замерзает.
Нет, горит.
Это не просто видение, как только что со Зверем на горе. Анжелика вовсе не привиделась Алис. Она была настоящей и страшной.
Анжелика поползла в Алис, припав к ветке, как дикая кошка; в широко раскрытых совиных глазах читалось возбуждение и любопытство. Длинные волосы обрамляли лицо, и даже сквозь комья земли и куски коры, казавшиеся неотъемлемыми ее частями, как зубы или ногти, Алис видела, как красива Анжелика. Красивее любой другой женщины, любого человека на свете. Красивее мамы, какой Алис ее помнила.
– Анжелика, – сказала Алис.
– Ты знаешь меня, – откликнулась та. Голос у нее был мягким и свежим, как дождь. – И я знаю тебя.
Все вопросы, которые Алис собиралась задать Анжелике, все обвинения мигом улетучились. Теперь девушка хотела только одного: протянуть руку и дотронуться до лица Анжелики, проникнуть в ее суть. Ощутить, что значит быть Анжеликой. И когда женщина-дерево коснулась лица Алис сухими земляными пальцами, девушка почувствовала, как Анжелика проникает в нее, трогает ее нежную кожу, ощупывает мягкими ладонями тело.
– Теперь ты стала как я, – произнесла Анжелика. – Ты должна пойти со мной. Время пришло.
Но тут Алис уловила новый запах – запах пустоты в Анжелике. Внутри у нее гнездилось Ничто, глубокое и устрашающее, как черный Провал в недавнем видении.
– А твоя сестра, – спросила Алис Анжелику, – где она?
Пустота в Анжелике разверзлась и издала пронзительный вопль. Но из горла не вылетело ни звука. Анжелика отдернула руку, словно Алис ранила ее.
– Бенедикта покинула меня.
Девушке вспомнилась нить, протянувшаяся от руки одной сестры к другой через нее, Алис. Невозможно представить, что эта нить могла порваться.
– Почему? – спросила Алис.
На миг круглые глаза Анжелики сузились, и в носу у Алис защипало от острой горечи. Потом серые глаза снова расширились и засверкали.
– Из-за мальчика. Она ревновала. Он повсюду следовал за нами. Хотел быть с нами, быть как мы. Я жалела его. Но моя жестокосердая сестра хотела, чтобы я его бросила. А я отказалась.
Дельвин. Алис вспомнила, как он звал ее. Тоска Дельвина проникла в нее, затаилась в глубине ее существа.
А голос Анжелики ласково пропел:
– Пойдем со мной, Алис. Ты больше не с ними, с теми. В тебе живет такой же голод, как во мне. Пойдем отдохнем вместе, и ты никогда больше не познаешь голода, усталости или одиночества.