Пожиратели душ

По-видимому, Алис понадобилась ей для выполнения какой-то работы, поэтому девушка оделась потеплее. На ноги она натянула две пары шерстяных чулок, чтобы не замерзнуть в снегу. Она чуть не забыла свисток, но в последний момент захватила его с собой.

Мать сидела за кухонным столом. Она ничего не ела. Перед Алис она поставила чашку крепкого чая и тарелку с толстым ломтем черного хлеба и сыром:

– Еды немного, дитя, но подкрепиться надо. Поспеши.

Она кивнула Алис, как всегда коротко и резко, но девушка сразу же поняла, что с Матерью что-то неладно, и в груди у нее сжался комок страха. Ей до сих пор никогда не приходилось волноваться по поводу Матери. Мать никогда не болела. Но сейчас она так стискивала живот руками, будто пыталась удержать там внутренности.

– Я хочу, чтобы ты сходила на старое место.

Алис на мгновение перестала жевать, но знала, что нет смысла задавать вопрос: лучше просто дождаться продолжения.

– Нужно принести кое-что из погреба. То, что здесь хранить опасно. И вот еще что…

Мать оперлась руками на стол и с усилием встала. Она пошла в их с Отцом спальню и вернулась с небольшим свертком, завернутым в несколько слоев грубой ткани. Сняв с крюка корзину, она положила туда сверток. Алис следила за перемещениями Матери и одновременно жевала, даже не чувствуя вкуса соленого сыра и лежалого хлеба. Мать снова опустилась на стул, поставив корзину перед собой на стол:

– Во дворе дома растет старый дуб. Ты должна его помнить. Я хочу, чтобы ты закопала под ним этот сверток.

Алис о многом хотелось спросить, но она решила держаться практической стороны, поскольку понимала, что Мать ожидает от нее именно этого. И лишь заметила:

– Земля сейчас твердая.

– Это да, – ответила Мать. – Но ты справишься. Пройди в дом через кухонную дверь. Возьми лопату. Отец по-прежнему держит там инструменты. Выкопай ямку, достаточно глубокую, чтобы волки не добрались до тайника. Дальше ты спустишься в погреб. Найдешь там полку с горшками. Тебе нужен горшок с наклейкой на обратной стороне. На наклейке ты увидишь черточки. Шесть черточек. Внутри будут коренья, узловатые и засохшие. Заверни один корешок в тряпочку, плотно завяжи и спрячь где-нибудь на себе. Не в корзине и даже не в кармане. На себе, где его не найдут. Понимаешь?

Алис поняла. Мать не хочет, чтобы старейшина Майлс совал в это свой нос, что бы это ни было. Мать трясло. Алис хотелось прикоснуться к ней, но она сдержалась. Мать не любила, когда ее трогали. Кожа у нее приобрела желтоватый оттенок, и Алис это очень не понравилось. Если бы кто-нибудь из деревенских так выглядел, она решила бы, что человек умирает. Что у бедняги жар или еще хуже.

– Мать, – заговорила Алис.

– Чего тебе, дитя? – Мать подняла взгляд, и Алис увидела боль в ее глазах.

– Не опасно ли тебе оставаться здесь одной? Может, позвать кого-нибудь побыть с тобой?

Мать прикрыла глаза, вздохнула:

– Нет, дитя. Никто мне не поможет. Никто, кроме тебя.

Глава 16

Алис вышла на улицу. Деревня стояла белая после ночного снегопада. Сероватое небо было ясным, свет отражался от всех поверхностей. Алис прижала к глазам руки в варежках. Сейчас настоящее утро, думала она, а не те проблески рассвета, которые она привыкла видеть. Вокруг сновали деревенские, занятые утренними делами. Женщины отправлялись развешивать белье, девушки с ведрами шли к колодцам. Среди них не было ни единого уроженца Гвениса – те еще крепко спали после ночных дежурств.

В корзине Алис несла горшок темного меда. Сверток, который Алис должна была закопать, остался у Матери: не годится стучаться к старейшине и объяснять ему, что Мать попросила спрятать кое-что рядом с их старым домом. Вместо этого Алис скажет, что Мать больна, – а так оно и есть. Вот почему Алис так рано встала: она пойдет искать лекарство, от которого Матери станет лучше. Это тоже правда, но самый ее конец. Алис также объяснит мистрис Майлс, что Мать послала ее за корой вяза.

Дверь открыла, вопреки ожиданиям Алис, не мистрис Майлс, а ее младшая дочь Керис, та самая, которую Алис мечтала напугать когда-нибудь рассказами о Звере. Керис была одних лет с Алис, но не такая высокая. Зато все изгибы и выпуклости, свойственные женщинам, у нее имелись. Алис не особо предавалась размышлением о собственной внешности за те несколько секунд, что у нее занимало переодевание, но она слишком хорошо знала, что ее фигуру, кроме как плоской, не назовешь. Синее шерстяное платье Керис было изящнее всех нарядов Алис, но не исключительно покроем объяснялось, почему оно сидит на Керис по-другому. И даже для уроженки Дефаида Керис выглядела слишком румяной. Алис на ум пришло слово «спелая». Губы у Керис были красными, как яблоки в саду у верховного старейшины, а щеки – розовыми. На носу у нее выступила россыпь веснушек, пряди светлых волос выбивались из косы и падали на лицо.

Улыбка обнажила белые зубы.

– Ой, Алис, – сказала Керис, – я не ожидала, что за дверью кто-то есть. Я собираюсь к Мэй.