Повстанцы

В сопровождении своего адъютанта, вахмистра, Пшемыцкого, командиров роты и эскадрона полковник зашел во двор, где конвоиры окружали арестованных — около тридцати мужчин и пять женщин. Пшемыцкий с полковником условились главных зачинщиков передать для суда и наказания пану Скродскому. Отобрали Пранайтиса, Андрюса Сташиса с Марце, Казиса Янкаускаса, Дзидаса Моркуса, Винцаса Бальсиса и Норейку, хотели забрать и Даубараса, но тот с посеревшим лицом, зажмурившись, так стонал у забора, что казалось — доживает последние часы. Полковник велел оставить его в покое.

Отобранных поручили особенному надзору. Остальных предстояло наказать на месте. Несколько солдат уже заранее тащили охапки ракитных прутьев, другие подыскали место для экзекуции — заросший муравой косогор возле Сташисова явора, где у забора подальше от улицы есть маленькая площадка, открытая со всех сторон. Начальство желало, чтобы возможно больше людей увидело расправу. Поэтому драгуны окружали всех, кто был на улице, а заметив кого-нибудь во дворе, также сгоняли глядеть на экзекуцию.

Начали с конного бродяги. Обыскали, осмотрели обнаруженные у него бумажонки, его одежду и шапку и установили, что это беглый солдат Людвикас Мулдурас из деревни Нацюнай, поместья Лауксоджяй Биржайской волости.

Скворцов многообещающе присвистнул. Вот что за птица! Пороть незачем. Предать военному суду. Скорее всего раз пять прогонят сквозь строй, больше и не потребуется.

Первым взяли приземистого, крепкого паренька, который, как заметил Скворцов, усмехался во время его речи, кроме того, был вооружен цепом и вообще не понравился полковнику наглым выражением лица.

— Сотню! — постановил полковник.

Паренек вырывался, размахивал руками, но на него накинулись четверо солдат, сорвали одежду. Двое держали за ноги, двое за руки, а еще два драгуна с обеих сторон хлестали дружно, в такт, отсчитывая удары. Несчастный судорожно дергался, но не кричал, не стонал, только глухой хрип вырывался сквозь крепко стиснутые зубы. Когда палачи кончили свое дело, он отполз к забору и недалеко от Даубараса скорчился, свесив голову, словно в дреме.

После него еще трое получили по сотне горячих. Один из них выл и рычал так, что у всех мороз подирал по коже. Вслед за ними схватили старуху Григалюнене. И она визжала душераздирающим голосом, хотя полковник назначил ей всего пятьдесят. По стольку же получили еще две девицы. Одна тихо, жалобно рыдала, а другая, беззвучно перетерпев удары драгун, встала, сухими горящими глазами глянула на Скворцова и, уходя, бросила сквозь зубы: "Гады ползучие!" Все дивились стойкости и отваге Гене Бальсите.

Общее внимание и крестьян, и солдат, и начальства было поглощено экзекуцией; никто и не заметил, что произошло в десяти-двадцати шагах.

В углу Сташисова двора несколько солдат караулили крестьян, отобранных для панского суда. Один конвоир, стоявший недалеко от Пранайтиса, следил за расправой с глубоким внутренним возмущением. Этого молодого парня несколько лет назад взяли в рекруты из тамбовских крепостных. Теперь он очутился в далеком чужом краю и увидел — тут тоже простых людей обдирают бары-помещики, угнетают губернаторы, исправники, становые, жандармы. Недавно он слышал, что и в его родных местах крестьяне восстают против помещиков и войска стреляют в людей, рубят шашками и полосуют розгами, может, еще похуже, чем тут. Может, сейчас и его братьев и сестер на Тамбовщине лупят солдаты, чьи сыновья и братья в свою очередь подвергаются порке. Как молния, пронеслись эти мысли. Что делать? Смог бы — отпустил бы всех арестованных до единого. Нет, всех не сумеет. Хоть одного… Хорошо бы дать убежать этой краснощекой девице. Нет, она слишком далеко стоит. И успеет ли? А тому, чернобровому — его запорют или сдадут в рекруты, ведь он замахнулся оружием на полковника и при аресте отбивался!

После Григалюнене как раз собирались сечь девушек. Из любопытства часовые пододвинулись немного вперед, чтобы все лучше разглядеть. Тогда тамбовец сдернул веревку с рук Пранайтиса, подтолкнул локтем и прошептал:

— Беги, а то засекут: там, под забором…

Пранайтис сразу же сообразил. Он упал ничком на землю и увидел — под забором можно пролезть в усадьбу к Григалюнасу. Недолго думая перебрался туда, прижимаясь к забору, стал красться дальше за гумно…

Никто не заметил бегства.

Когда кончилась экзекуция, Пшемыцкий от имени пана Скродского пригласил начальство на обед. Там же, в поместье, войт поможет распределить солдат на постой. А пока что пусть служивые порыскают по деревням, поищут кусок полакомей.

Отобранных для особого панского суда приказано гнать в имение. Управитель, полковник и вахмистр еще раз их обходят. А куда девался парень, который поднял страшное оружие на самого полковника и оказал сопротивление солдатам? Кроме того, Пшемыцкому известно, что Пранайтис с Бальсисом больше всех подбивали крестьян не выходить на барщину.