Повстанцы

Даже самому Скродскому странно — такая ненависть к парню и равнодушие к девушке! Усевшись на диван, пытается над собой иронизировать: до чего ты дожил, надменный пан Скродский, пожиратель женских сердец! Ударился в гуманность, в филантропию… Чего доброго, сделаешься еще хлопоманом. Вытянувшись всем телом, он страдальчески морщится: острая боль, как иглой, пронзает бедра. Опять эта подагра — ох, стареешь ты, пан Скродский…

А Ядвига ищет свою горничную. Нашла ее в саду. Катре, взобравшись на скамеечку, срывала плоды с нижних веток. Григялис что-то говорил, она звонко смеялась в ответ. Яблони гнулись от румяных осенних плодов. Садовник Григялис длинным шестом срывал яблоки, но они не падали на землю, а удерживались расщепленным концом жерди.

— Катрите! — окликнула Ядвига. — Иди-ка сюда!

Та соскочила со скамейки и, выбрав самое лучшее яблоко, понесла паненке. Они присели, и Ядвига передала Катре радостную новость.

— Неужто правда?! — слезы появились на глазах у девушки. Она поймала руку паненки, хотела поцеловать, но Ядвига сама поцеловала горничную, и обе стали совещаться, как побороть упорство Кедулиса. Узнав, что Пятрас собирается просить помощи у Мацкявичюса, Ядвига решила повидать ксендза. В успехе не было никаких сомнений. Поблагодарив паненку, Катре поспешила к Григялису похвалиться своим счастьем.

А Ядвига погрузилась в раздумье. Ее радует одержанная победа, понемногу ей удается исправить обиды, причиненные отцом. Барщина облегчена, суровые наказания и порка прекратились, а теперь удалось отстоять счастье двоих людей.

А личное счастье ее, Ядвиги? Разве вправе она о нем мечтать, когда кругом столько нужды и муки, а впереди такие большие задачи?

Вправе или нет, но Ядвига сидит и мечтает. Таков уж сегодняшний день — романтические воспоминания, грезы. И осенняя природа возбуждает грусть и мечтательное настроение. Надвигается вечер. В липах парка и яворах аллеи шуршит ветер. Изредка упадет большой желтый лист с клена или каштана. Вдалеке за деревьями разгорается закатное небо. В саду пахнет спелыми яблоками. Ветви деревьев еле удерживают налитые солнцем румяные плоды. Осенние груши, еще заметные в темно-зеленой листве, покрытые синей матовой краской сливы возбуждают радость и гордость садовника Григялиса.

Ядвига вспоминает, как сказочно выглядел сад Сур-вилы, когда они в тот вечер гуляли с Виктором. Виктор был к ней так добр, заботлив, внимателен. Они задушевно беседовали, многое воскресили в памяти, чего-то коснулись намеками, недомолвками… Ничего решительного не было сказано, но расставались они уже не чужими.

Ядвига часто думает о том вечере. Она ждет, что Виктор ее навестит. Но между ними — отец Ядвиги, а между отцом и Виктором — эта тяжба за землю Шиленай.

Темнеет. Мимо Ядвиги Григялис с Катрите тащат по дорожке плетенку крупных, румяных яблок.

Внезапный порыв ветра гонит мелкие пожелтевшие листья.

XXXV

В ближайшее воскресенье после обеда Катре выбралась в Шиленай. Пан позволил, теперь остается только добиться отцовского согласия, сообщить Пятрасу и идти с оглашением к ксендзу Мацкявичюсу.

Катрите почти всю ночь не спала, полная тревоги. Паненка Ядвига обещала ей вмешаться, если Кедулис будет упрямиться. Агота поучала Катре, что сказать отцу, как держаться, а коли дойдет до крайности, так и пригрозить: сбежит, мол, она с Бальсисом без родительского благословения.

Приятно сознавать, что паненка и Агота на ее стороне, приятно выслушивать их советы. И готовность дать отцу отпор не ослабела, а еще более окрепла.

Катре шла по высоким лугам к родному селу, спокойная и сильная. С утра было прохладно и туманно, но к обеду распогодилось, и теперь только дальние деревья и края полей кутались в голубовато-серую дымку. На уцелевших стебельках вились и сверкали на солнце тонкие, как шелк, паутинки. Другие, покрупнее, белые и мягкие, как шерстяные нити, легко трепетали, цепляясь за кустарник.

Где-то высоко-высоко с криками тянулись к югу журавли. Катрите остановилась, закинула голову, прикрыла ладонью глаза, но напрасно старалась уследить за косяком, пролетающим в посеревших просторах осеннего неба. Сколько может вспомнить, с самых малых лет, еще пастушкой каждую осень слушала журавлей. В нынешнем году в первый и, может, в последний раз услышала их на родных полях. Улетит и она, как эти птицы, в чужедальний, неведомый край.

Дома никто ее не ждал, только пес Маргис выскочил из-за гумна, затрусил навстречу, с визгом прыгал у ее ног. Да, Катрите и сегодня не забыла принести ему гостинца — куриную ножку с барского стола.