Повседневная жизнь восточного гарема

Рассказывают также, о счастливый царь, что аль-Мутадид-биллах был возвышен помыслами и благороден душой, и было у него в Багдаде шестьсот визирей, и ничто из дел людских не было от него скрыто. И пошел он однажды с ибн-Хамдуном, чтобы посмотреть на подданных и послушать, что есть нового в делах людей, и их стал палить зной и жара. А они дошли до маленького переулка на площади и, войдя в этот переулок, увидели в конце его красивый дом, высоко построенный и возглашавший о своем обладателе языком хвалы. И они присели у ворот отдохнуть, и из дому вышли двое слуг, подобных луне в четырнадцатую ночь, и один из них сказал своему товарищу: «Если бы какой-нибудь гость попросил сегодня разрешения войти! Мой господин не ест иначе, как с гостями, а мы дождались до этого времени и никого не видим». И халиф удивился их словам и сказал: «Вот доказательство щедрости владельца этого дома! Мы непременно войдем в его дом и посмотрим на его благородство, и это будет причиной милости, которая придет к нему от нас». И затем он сказал слуге: «Попроси у своего господина позволения войти нескольким чужеземцам (а халиф в то время, если он хотел посмотреть на подданных, переодевался в одеяние купцов)». И слуга вошел к своему господину и рассказал ему, а хозяин дома обрадовался и вышел к гостям сам, и оказалось, что он прекрасен лицом и красив обликом, и на нем нисабурская рубашка и расшитый золотом плащ, и он пропитан духами, и на руке его — перстень с яхонтами. И, увидев пришедших, он сказал им: «Приют и уют господам, оказывающим нам крайнюю милость своим приходом!»

И, войдя в этот дом, они увидели, что он заставляет забыть близких и родину и подобен кусочку райских садов…

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до девятисот шестидесяти

Когда же настала ночь, дополняющая до девятисот шестидесяти, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда халиф и те, кто был с ним, вошли в дом, они увидели, что он заставляет забыть близких и родину и подобен кусочку райских садов, и внутри его был сад со всевозможными деревьями, и он ошеломлял взоры, и все помещения в нем были устланы роскошными коврами. И вошедшие сели, и аль-Мутадид стал рассматривать дом и ковры.

„И я посмотрел на халифа, — говорил ибн-Хамдун, — и увидел, что его лицо переменилось (а я различал на его лице выражение милости или гнева), и, увидев это, я сказал себе: „Посмотри-ка! Что это с ним, что он рассердился“. И принесли золотой таз, и мы вымыли руки, и затем принесли шелковую скатерть и столик из бамбука, и когда с блюда подняли крышки, мы увидели кушанья, подобные весенним цветам в самое лучшее время, купами и отдельно.

И хозяин дома сказал: „Во имя Аллаха, господа! Клянусь Аллахом, меня измучил голод! Сделайте милость, поешьте этих кушаний, как подобает людям с благородными свойствами“.

И хозяин дома стал разнимать кур и класть их перед нами, и он смеялся, произносил стихи, рассказывал и говорил тонкие вещи, подходящие для этого места.

И мы поели и попили, — говорил ибн-Хамдун, — и потом нас перевели в другое помещение, ошеломляющее тех, кто смотрит, в котором веяли прекрасные запахи, и принесли скатерть с только что сорванными плодами и сладостями, внушающими желания, и усилилась наша радость, и прошла наша печаль. Но при всем этом халиф не переставал хмуриться и не улыбался, видя то, что радовало душу, хотя он обычно любил развлекаться и веселиться, прогоняя заботы, и я знал, что он не завистник и не обидчик. И я говорил про себя: „Узнать бы, в чем причина его хмурости и того, что не проходит его недовольство!“

А затем принесли поднос для питья, собирающий вокруг себя влюбленных, и принесли процеженное вино в золотых, хрустальных и серебряных чашах, и хозяин дома ударил бамбуковой палочкой в дверь какой-то комнаты, и вдруг эта дверь отворилась, и из нее вышли три невольницы — высокогрудые девы, с лицами, подобными солнцу в четвертый час дня, и одна из них была лютнистка, другая била в цимбалы, а третья была плясунья. И затем нам принесли сухие и свежие плоды и между нами и тремя невольницами опустили парчовую занавеску с шелковыми кистями, и кольца ее были из золота. Но халиф не обращал на все это внимания, а хозяин дома не знал, кто находится у него. И халиф спросил хозяина дома: „Благородный ли ты?“ И тот отвечал: „Нет, господин мой, я человек из детей купцов и зовусь среди людей Абу-ль-Хасаном-ибн-Ахмедом хорасанцем“. — „Знаешь ли ты меня, о человек?“ — спросил халиф. И Абу-ль-Хасан ответил: „Клянусь Аллахом, о господин мой, не было у меня знакомства ни с одним из ваших благородных достоинств“. И ибн-Хамдун сказал ему: „О человек, это повелитель правоверных аль-Мутадад-биллах, внук аль-Мутаваккиля-ала-Ллаха“.