На американском берегу Соловьёва ожидали, как он пишет, обычные американские таможенные мытарства. Уже тогда янки, сами привыкшие к любезному приёму в Европе, вели себя по отношению к гостям довольно бесцеремонно. Чтобы избежать большой пошлины за ввоз личного багажа (на дипломатический этикет таможенники США вообще не обращали никакого внимания), Соловьёв отправил вещи запломбированными до самой канадской границы, включая конское седло, купленное в Лондоне. Зачем дипломату было нужно седло? Это мы узнаем чуть позже, а сейчас скажем, что это отнюдь не было прихотью русского путешественника, обычно везущего с собой за границу чёрный хлеб, селёдку, гречку и ещё какой-нибудь русский продукт, каким не полакомишься на чужбине. Седло в Пекине, да и в других столицах мира, было в конце XIX века отнюдь не лишним предметом в багаже и домашнем обиходе дипломата.
Из-за оформления своего багажа Соловьёв едва не опоздал на пароход в Ванкувере, откуда корабли в Шанхай ходили только один раз в три недели. В Нью-Йорке он прожил три дня в гостинице «Уолдорф» (знай наших!), расположенной в одном из нескольких небоскрёбов города. В номере оказалась неизвестная тогда ни в России, ни в Европе ванна, которая при ужасной жаре в городе пришлась как нельзя кстати. При пересечении канадской границы дипломат 24 часа провёл у величественного Ниагарского водопада, произведшего на него неизгладимое впечатление.
В Канаде Соловьёва ждал сюрприз:
Юрий Яковлевич бросился в город на таможню. Местный кучер за большое вознаграждение в сумме десяти долларов (дипломат не уточняет, каких: американских или канадских, но в любом случае это эквивалентно сейчас примерно двумстам долларам) взялся за час доставить его вместе с сундуками на таможню и обратно к поезду. Дипломат взгромоздился к кучеру на козлы, и они понеслись по улочкам небольшого города Торонто в противоположный его конец. К счастью, таможенные формальности оказались несложными, тем более что чиновники говорили по-французски и отнеслись к русскому дипломату весьма предупредительно. (Не так по отношению к английскому консулу, который вернулся с таможни весьма расстроенный из-за придирок чиновников. «Его паспорт консула Её королевского величества королевы Виктории никакого впечатления на канадских чиновников не произвёл», — пишет Соловьёв.)
Кучер примчал Юрия Яковлевича с сундуками на станцию за несколько минут до отхода поезда. Но на вокзале Соловьёва ждал другой сюрприз: оставленный на временное хранение ручной багаж оказался закрытым в какой-то деревянной клетке и недосмотренным. Сторож из камеры хранения куда-то исчез. Помог начальник станции. Повторяя: «Не волнуйтесь», он вместе с несчастным Соловьёвым пустился вдоль пути в поисках пропавшего сторожа. Тот сидел в местном кабачке и пил пиво. Ручной багаж начальник станции успел бросить в тамбур вагона уже на ходу.
Как сдавались в багажный вагон сундуки, Соловьёв не видел, в суматохе он стал обладателем пяти медных блях с номерами. Дубликаты блях были прикреплены к сундукам. Уверенный, что последние едут тем же поездом, Соловьёв, наконец, слегка расслабился и спокойно продолжил путешествие через всю Канаду. Ехал он в так называемом «пульмановском вагоне». Несмотря на громкую рекламу этого новшества, пишет дипломат, вагоны оказались весьма неудобны из-за нехватки места и пространства. Каждый квадратный вершок в них был учтён и рассчитан, места для ручного багажа не оказалось, и пришлось сдать его в багажный вагон. При себе остался один лишь несессер[48], и это было очень неудобно, потому что в пути предстояло пробыть более четырёх суток.
«На ночь поднимаются койки, расположенные вдоль прохода, от которого вы отделены лишь занавеской, — недовольно пишет Соловьёв, — и так как все вагоны проходные, возможность ограбления велика. Как мне рассказывали спутники-канадцы, они обычно не возят с собой мало-мальски значительных денежных сумм, расплачивались по возможности чеками. Помимо того, спальное место так тесно, что расположиться на нём можно лишь при значительных акробатических способностях».
Пейзаж за окном унылый: в основном это разрушенная до основания колёсная дорога и горелый лес, в котором сгоревшие деревья торчали, как гигантские обожжённые спички. Кормили путешественников довольно однообразно: бараньими котлетами или лососиной. К кофе подавали консервированное масло и сгущённое молоко. «Этими полусуррогатами мне пришлось довольствоваться и впоследствии, в течение моего трёхлетнего пребывания в Китае», — с тоской сообщает дипломат, привыкший к маслу вологодскому и финскому (чухонскому).