Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

«Крепкие напитки и пуншевое мороженое были в общем вкусе, — записал Ермолов в своих знаменитых «Записках» и не без сарказма и удовлетворения продолжал: — Из благопристойности то и другое называли мы целительным для желудков составом. От наименования сего наморщились рожи персиян, его приятный вкус, а паче очаровательная сила оживили их весельем, и в честь закона твоего, великий пророк, не вырвался и один вздох раскаянья. Главный доктор сердаря[136] более всех вкусил целительного состава, а им ободрённый сердарь дал пример прочим собеседникам. Долго на лице одного священнослужителя изображался упрёк в невоздержании, но розовый ликёр смягчил ожесточённое сердце мусульманина и усладил горесть его».

Поначалу переговоры с персами шли сложно, и тогда Алексей Петрович применил маленькую ложь: он уверил их в том, что является потомком великого Чингисхана, в доказательство чего сослался на кузена, полковника П. Н. Ермолова (1787–1844), обладавшего подходящей для этого внешностью — чёрные подслеповатые глаза и скуластые щёки. Заинтересованный Фетх-Али-шах попросил посла показать своего родственника, и Ермолов не преминул предъявить им его. Впечатление, произведённое кузеном, превзошло все ожидания генерала. Один из придворных шаха поинтересовался наличием у Ермолова родословной.

— Разумеется, — ответил, не моргнув глазом, Ермолов, — она хранится у старшего фамилии нашей.

Ответ сей, пишет генерал, «навсегда утвердил принадлежность мою Чингиз-хану». Персы прониклись и уважением, и страхом к потомку великого завоевателя, и переговоры после этого пошли куда легче.

Действовали на персов и громогласный голос генерала, и его внешний внушительный вид: «Угрюмая рожа моя всегда хорошо изображала чувства мои, и когда я говорил о войне, то она принимала на себя выражение чувств человека, готового схватить за горло». Когда не хватало аргументов, генерал прибегал к своему широкому горлу и зверскому выражению лица, что неизменно «производило ужасное действие». Персы начинали его просто бояться. Они видели, что русский посол повышал голос, не имея на то справедливых и основательных причин, и их охватывал беспричинный страх. А когда генерал на аудиенции с шахом повёл себя «аки агнец смирный», то эффект от этого оказался вдвойне сильней.

А вот по отношению к одному несговорчивому персидскому чиновнику генерал применил следующую уловку: он назвал его отцом и попросил считать себя его послушным сыном, обещая ему полную откровенность во всех поступках и делах. Ермолов изображал сыновнюю покорность, когда ему было трудно и не хватало аргументов, но там, где он чувствовал свою силу, о «сыновней покорности» не могло быть и речи. Он становился громогласным послом Российской империи и прибегал к угрозе силой. «Сею эгидою покрывал я себя в одних крайних случаях, — оправдывается он в своих «Записках», — и всегда выходил торжествующим».

Когда Ермолов вёл переговоры о возврате русских военнопленных с Мирзой-Безюргом, ближайшим помощником шахского наследника Аббас-Мирзы, и перс стал откровенно лгать и сообщать о них неверные сведения, Ермолов прервал его и сказал:

— Рассказывайте всё это детям — не мне. Клятвам вашим не верю: они для вас то же, что для меня понюхать табаку. Мне известна вся низость ваших поступков, известны и те меры, которые приняты, чтобы не допустить меня до пленных.

И намекнул, что если его требования не будут выполнены, то он применит силу русского оружия.

— Наследника же вашего предупредите, — заключил генерал свою речь, — что если во дворце в числе его телохранителей узнаю русского солдата, то, невзирая на его присутствие, я вырву его у вас.

Такие аргументы действовали на персов превосходно.

Во время переговоров с китайским сановником Ли Хун-чжаном в 1896 году о строительстве Китайско-Восточной железной дороги была достигнута тайная договорённость о русско-китайском оборонительном союзе против Японии. По указанию Лобанова-Ростовского был составлен проект договора и показан главному переговорщику С. Ю. Витте, тогда министру финансов. Витте, прочитав проект документа, обнаружил, что Россия согласно проекту фактически брала на себя обязательство защищать Китай не только от нападений Японии, но и от посягательств всех европейских держав.

Витте немедленно доложил о вкравшейся в текст ошибке государю императору, и Николай II обещал дать соответствующее указание министру иностранных дел. Прошло некоторое время, все участники переместились в Москву на печально известную коронацию Николая II, и настало время подписания русско-китайского соглашения. Каково же было изумление Витте во время церемонии подписания (парафирования) договора, когда он увидел, что текст документа так и не был исправлен, а высокодоговаривающиеся стороны уже уселись за стол и хотели было окунуть перья в чернильницы.