Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

Совершенно очевидно, что поэта тяготила не дипломатическая стезя как таковая, а служба вообще. Уже в пути из Петербурга в Тегеран он почувствовал, что ему было «тошно от этой Персии, с этими Джафарханами», с которыми у него ничего общего не было и примитивные интересы которых вращались вокруг самых низменных для него вещей: власти и денег. Персы, как писал в то время один английский дипломат, дикие, мстительные, корыстолюбивые, ждали от «Грибоеда» только подачек, угождений и подарков.

Второй секретарь русской миссии К. Ф. Аделунг оставил яркое и впечатляющее описание кулинарных нравов персов, вознамерившихся угостить русских дипломатов и сопровождавших их офицеров кавказской армии: «Министр (Грибоедов. — Б. Г.)сидел во главе стола, по обе стороны от него сидели персы и мы, а в конце стола разместились офицеры гарнизона. Обед состоял по меньшей мере из тридцати блюд. Каждый раз вносили двухаршинную доску, на которой стояли блюда с пловом, дольмой и т. д.: второе блюдо, дольма, подавалось в двадцати видах; конечно, я почти ни к чему не притронулся, так как от этого грязного персидского стола пройдёт всякий аппетит. Всё плавало в бараньем жиру; тарелки с кушаньем оставлялись тотчас, чтобы дать опять место бесконечной дольме; запах остывшего сала и неприятный вид этой кислятины были мне противны. В промежутках между блюдами персы хватали стоявшие на столе фрукты и сладости, и всё это после того, как они опускали в жир свои грязные, с окрашенными в красный цвет ногтями пальцы».

Грибоедов пригласил персов на ответный европейский обед.

«Сегодня Грибоедов пригласил к обеду трёх эриванских ханов, а также несколько азиатских персов… Всё шло прилично до тех пор, пока не подали два блюда с пловом; когда одно из них дошло до одного старого перса, он счёл целесообразным взять его целиком: слуга сначала ждал, но под конец должен был сдаться, так как перс не переставал повторять "давай, давай!". Во всё время обеда блюдо оставалось у него, и он беспрестанно запускал в него пальцы».

Музыка гостей совершенно не интересовала — они ели и болтали, заканчивает описание Аделунг.

В декабре 1828 года Грибоедов писал Миклашевичу знакомому чиновнику в канцелярии Паскевича: «Друзей не имею, никого и не хочу; должны прежде всего бояться России и исполнять то, что велит государь Николай Павлович, и я уверяю вас, что в этом поступаю лучше, чем те, которые затеяли бы действовать мягко и втираться в персидскую будущую дружбу. Всем я грозен кажусь, и меня прозвали сахтир [76]. К нам перешло до восьми тысяч армянских семейств, и я теперь за оставшееся их имущество не имею ни днём, ни ночью покоя, сохраняя их достояние и даже доходы; всё кое-как делается по моему слову».

Да, больших иллюзий Александр Сергеевич в отношении персидских вельмож и сановников не питал. Его опыт, по-видимому, свидетельствовал о том, что мягкость в отношениях с местным населением воспринимается как слабость, и такой человек просто падает в глазах туземцев и не заслуживает никакого уважения. Но, с другой стороны, он с почтением относился к местным обычаям, религии и культуре и никоим образом не желал «с ненадёжным соседом поступать круто и ссориться». Он пытался сгладить ошибки и перегибы русских военных, строго соблюдать восточный этикет и, несмотря на вспыльчивый характер и внутреннее презрение к необразованным и грубым властителям Персии, никогда не позволял себе посягать на честь и доброе имя мусульман, в чём его несправедливо пытались обвинить, опираясь на угоднические показания И. С. Мальцова, персидские летописцы.

Неимоверные заботы доставляла русскому посланнику статья XIII Туркманчайского договора, согласно которой Персия должна была репатриировать на родину всех русских пленных. «Даже содействия правительства почти недостаточно для того, чтобы отнять их у их настоящих владельцев. Только случайным образом удаётся мне открыть места их несправедливого заключения, и только тогда моё вмешательство имеет успех», — докладывал он Нессельроде.

О том, как Грибоедова назначили посланником в Персию, он рассказал в Туле своему знакомому С. Н. Бегичеву (1790–1859). «Прощай, брат Степан, — писал он ему. — Вряд ли мы ещё с тобой увидимся… Старался я отделаться от этого посольства!» К. В. Нессельроде сначала предложил Александру Сергеевичу поехать в Тегеран временным поверенным, но Грибоедов сказал, что в Персии нужен только посланник, чтоб ни в чём не уступать английскому послу. Граф воспринял возражение дипломата с ироничной улыбкой и в меру своей испорченности подумал, что молодой Грибоедов по своему честолюбию желал «сделать карьер». На самом деле, поэт об этом не помышлял, он высказывал всего лишь своё мнение, но про себя надеялся, что этот аргумент послужит хорошим предлогом для того, чтобы Нессельроде его кандидатуру от Персии вообще отставил. Всем было известно, как Карл Васильевич не любил «пропускать» молодых дипломатов слишком быстро вперёд.