Повседневная жизнь старообрядцев

В прямой связи с резким обострением гонений в 80-е годы XVII века стоит и такая важная проблема в истории русского старообрядчества, как «гари», или самосожжения. Церковные историки XIX века видели в массовых самосожжениях лишь патологическую склонность старообрядцев к самоистреблению и даже преступление против христианских заповедей, светские же историки всё пытались свести к слепому фанатизму. Однако в свете выявленных в недавнее время архивных документов ситуация представляется совершенно иной. Самосожжения были напрямую связаны с резким обострением гонений на староверов. Сведения о первых «гарях» относятся к 1676–1683 годам. Начавшись в Поволжье, волна массовых самосожжений вскоре достигла Северо-Запада, докатившись до Онеги и Белого моря, и пошла далее на восток. В современной юридической терминологии практика господствующей церкви и правительства по отношению к староверам может быть расценена как «доведение до самоубийства». Самосожжения (если это действительно были самосожжения, а не просто поджоги закрытых в своих избах и часовнях беззащитных людей) были шагом отчаяния, ведь старообрядцы поджигали свои избы только в безвыходной ситуации, когда их поселения были окружены воинской командой. Если же они попадали в руки солдат и отказывались переменить свои убеждения, их не ожидало ничего иного, кроме смертной казни в том же горящем срубе. Так что выбор был только один: сгореть в срубе, сохранив верность Христу, или сгореть в срубе, отрекшись от Христа. Понятно, что для огромного множества русских людей, оставшихся верными древлеправославию, второй путь был неприемлем. В результате то, что господствующая церковь и царские войска пытались использовать для устрашения сторонников старой веры, сами староверы стали принимать на себя как христианский подвиг (тем паче, что аналоги тому имелись и в житиях святых первых веков христианства).

В атмосфере жестоких гонений неизбежно возникал вопрос: как жить дальше? Многие староверы ожидали конца света, полагая, что уже наступили последние времена, видели в патриархе Никоне предсказанного в Библии антихриста. Необходимо было осознать происходящее и вынести оценку реформам с точки зрения православной традиции.

Теперь снова вернулись те страшные времена, о которых благочестивые русские люди знали лишь из Житий святых и Прологов. Теперь от всех православных требовалось под угрозой сожжения в срубе веровать не так, как установила древняя Церковь, а как приказывает новое начальство. При этом не просто поощрялось, но и вменялось в обязанность доносительство. Непосредственным следствием «Двенадцати статей» царевны Софьи явился широкий отток населения в глухие места Русского государства и за его пределы. Начался великий исход Святой Руси из стремительно входившей в «европейское сообщество» новой России.

Глава вторая Старообрядческая фиваида

Лесные старцы

За несколько десятилетий до начала никоновских «затеек», когда ничто, казалось бы, не предвещало грядущей катастрофы, постигшей Русскую Церковь и русский народ, с жаркой проповедью о приближающемся «конце света» выступил некий старец Капитон, ставший основателем движения так называемых лесных старцев. Движение это сыграло немаловажную роль в распространении «древлего благочестия» на Русском Севере.

О Капитоне написано много несправедливого. Официальная пропаганда, не брезговавшая в своей борьбе со староверами никакими средствами, вплоть до прямой фальсификации, пыталась представить его фанатиком-изувером и создателем некоего нового еретического учения («капитоновщины»), из которого впоследствии якобы и произошло староверие. Поэтому на протяжении всего XVIII века в официальных документах староверов нередко называли «Капитонами». К сожалению, эту точку зрения в дальнейшем повторяли и многие серьёзные ученые. Повторяют и сейчас…

Однако если присмотреться к Капитону ближе, то становится очевидным, что, собственно, никакого нового учения он не создавал. Его жизнь была лишь крайним, доведённым до логического конца, развитием ранее признанных учений и практики таких святых Земли Русской, как преподобный Сергий Радонежский, святой Филипп, митрополит Московский, и преподобный Нил Сорский. Но особенно близок пресловутый капитоновский ригоризм к традициям ближневосточного (сирийского и египетского) монашества. Собственно, «капитоновщина» явилась наиболее последовательным проведением в жизнь традиций восточнохристианской аскетики на русской почве XVII столетия. Просто время было уже не то, и можно почти с уверенностью сказать, что если бы преподобным Симеону Столпнику или Марии Египетской случилось попасть в послераскольную Россию, то официальные церковные власти непременно записали бы и их в ряды «Капитонов». Да чего еще можно было ожидать в государстве, где канонизации сподоблялись лишь одни «сушеные архиереи»[34], а деканонизация древних святых стала делом вполне обычным?