– Клавдия Филипповна, скоро вы там? У меня суп весь выкипет! Или вообще убежит!
– Ириночка Архиповна, душечка, никуда ваш суп не денется.
– Вы его там хотя бы прикрутите, что ли.
– Как я вам его прикручу? Я все в пене.
Пенные пожилые афродиты заполняли кухни коммуналок.
И, конечно, поражали – а точнее говоря, обескураживали – кухонные лайфхаки тех времен. Вот лишь один из них, опубликованный в газете под названием «Московский большевик»: «Вскипяченный чайник в течение двух часов может оставаться горячим. Для этого его нужно плотно завернуть в газету, а затем в одеяло. Можно сделать термос в виде деревянного ящика с двойными стенками, пространство между которыми заполнить опилками, соломой, бумагой, ватой. В таком термосе “доходят” щи, которые обычно варят на керосинке два-три часа. А тут щи закипели, поставил их в термос, а через два-три часа еще раз прокипятил и все – щи готовы».
Как говорится, вуаля.
Иногда, кстати, бывало две кухни. Но редко. Все зависело, естественно, не от каких-либо представлений о целесообразности – об этих вещах никто вообще не задумывался, – а от того, как удавалось переделать старое и некогда комфортабельное жилье. В частности, в знаменитом памятнике истории и архитектуры, доме пушкинского друга Павла Воиновича Нащокина в Воротниковском переулке, тоже превращенном в коммуналку, было именно две кухни, притом соединенные небольшим коридором. Конечно, в коридоре не было никакой нужды – просто так выкроилось пространство.
Внешне кухня напоминала ад. Мебель абсолютно разных стилей, в том числе совершенно не предназначенная для кухни – письменное бюро вместо буфета, остов швейной машины вместо стола. Что нашли, то и поставили. Несколько плит. Не по числу семей – гораздо меньше. Так что приходилось либо делить конфорки – левая передняя – Иванов, правая передняя – Казакова, две задние – Лукьяновы. Иногда вместо этого плиту делили повременно. С 16.00 до 18.00 – Иванов, с 18.00 до 20.00 – Казакова и т. д.
У каждого метода были свои недостатки. В первом случае несколько человек одновременно толпились у плиты, а во втором – житель квартиры был привязан к времени готовки и не мог, к примеру, убежать на некое незапланированное в момент распределения времени свидание.
Особенно смешно смотрелись плиты, эксплуатируемые по первой схеме. Часть конфорок была грязной, а часть – стерильно чистой. У Иванова и Лукьяновых вполне могло быть очень разное представление о чистоте и санитарии.
Так же и со столами – их же тоже было меньше. Ели за ними редко, в крайнем случае завтракали на скорую руку. В основном их использовали при готовке. А более обстоятельный прием пищи (жуткая фраза, порожденная, скорее всего, именно советским коммунальным бытом) происходил в собственных комнатах, где, что называется, и стены помогают. Вдали от чужих завистливых глаз.
И с раковинами. Их число было ограничено количеством водных стояков. Сколько было – столько раковин и ставили. Как говорится, раковин много не бывает.
На кухнях сушилось белье (с распространением любительской фотографии к нему прибавились блеклые снимки формата 10×15 и больше), проводились собрания жильцов, бегали дети, сидели какие-то непонятные старички. Иногда – если коммуналка была более или менее дружной – накрывались столы и совместно справлялись официальные праздники – День Победы, Первомай, День Революции, все с большой буквы. Пели хором, танцевали и влюблялись.
Современник вспоминал:
«А как гуляли в коммуналках за общим столом на большие праздники! Песня просто! Все дети сидели тоже за общим столом, только за своим, детским, который сооружался на той же кухне отдельно от стола взрослого. Поев, они убегали во двор играть, оставляя взрослых с их салатами, пельменями, водкой и песнями про удалого Хасбулата, одинокую гармонь и милого в защитной гимнастерке. Конечно, было интересно послушать разговоры взрослых. Но еще интереснее было достроить штаб во дворе, сыграть с пацанами из соседнего дома в футбол и покормить вислоухих щенят от Жульки.
Все это, впрочем, не мешало буквально через несколько часов прекратить танцевать и влюбляться, а вместо этого начать предъявлять претензии друг другу по поводу исполнения графика уборки коммунального сортира.
Верующие вешали иконы и распятия (далеко не все боялись гнева коммунистов, а официально это было не запрещено), коммунисты – плакаты из партийных иллюстрированных журналов, молодые мужчины – страницы из журнала “Работница” с изображением интересных девиц. Ясное дело, споры разгорались и на эту тему. Юрий Никулин описывал показательный случай. В их коммунальной кухне висело несколько икон. Но до поры до времени. Когда же одного из обитателей квартиры приняли в коммунистическую партию, он первым делом в тот же день иконы поснимал. И заявил: “У себя в комнате вешайте их сколько угодно, а здесь общественное место. Люди ко мне придут, стыдно будет”.
Пришлось подчиниться.