В 1926 году Кондостров был реорганизован в лагпункт, куда с островных и материковых командировок УСЛОН ОГЛУ ссылали инвалидов, тех, «с кого, — как писал А. И. Солженицын, — больше уже не выбьешь ни куба земли, ни куба леса: цинготники в последней стадии, саморубы без пальцев или ступней, обмороженные с гниющими членами, искалеченные на работе или дрынами начальства, “леопарды”, уже не в силах нестись вперегонки четверками на оправку, страдающие неизлечимыми болезнями, и те, на кого начальство охотнее и поскорее бы взглянуло в братской могиле. Кондостров не был мертвым домом Достоевского, а домом вымирающих Соловецкого концлагеря, самой большой Соловецкой общей могилой, если не считать ям, заполненных на Онуфриевом кладбище за кремлем. В эту человеческую свалку на Кондострове если всё еще и отсылали стукачей, то они тонули в общей массе и им было не до издания стенгазеты “Стукач” и обвинения друг друга в “задроченности”».
Из воспоминаний Н. И. Киселева-Громова: «Заключенные на Кондострове живут в трех местах: в пяти бараках при штабе пункта и на командировках “Абакумиха” и “Маковица”; на последней находится и непременное приложение при всех отделениях и пунктах СЛОНа — штрафной изолятор. Кроме того, имеется 40—50 заключенных с трудоспособностью 4-ой категории: они живут при маленьком смолокуренном заводике, которым заведовал инженер Крыжа-новский Василий Васильевич (умер от тифа в зиму с 1929 на 1930 год). Работают только эти 40—50 человек, все остальные сидят безвыходно в бараках, получают 300 грамм черного сырого хлеба, два раза в день воду, в которой варилось пшено, и ничего не делают. Последнее для СЛОНа как будто странно, но они действительно не работают: они стоят одной ногой уже в могиле...
В количестве б 5 они (духоборы) были присланы на Кондостров для “загиба” летом 1929 года. Несчастные духоборы испили в СЛОНе полную чашу страданий...
Они отказывались называть чекистам свои имена и фамилии, именуя себя “сынами божьими”. За это их немилосердно избивали. Духоборы умоляли чекистов застрелить их, но фамилий и имен своих все-таки не называли. В конце концов ИСО (инспекционно-следственное отделение) решило отправить их “на загиб” к “Шурке” Новикову, на Кондостров. Новиков отвел им в лесу место и велел строить себе землянки. Получив пилы и топоры, они приступили к постройке, а пока землянки строились, спали под открытым небом у костров. Заставить их назвать себя не смогли и на Кондострове. Самоуверенный Новиков сначала решил, что он заставит их и назвать свои фамилии, и работать. Но ошибся: избиваемые им плетью, они по-старому называли себя “рабами божьими” и умоляли застрелить их. Эта просьба духоборов бесила полунормального Новикова, и после нее он бил их с новыми силами, которые ему давало бешенство...»
По сути Кондостров стал именно тем, чем и были концентрационные лагеря в РСФСР и СССР изначально, — местом массового уничтожения заключенных. Само лагерное начальство признавало (об этом пишет Н. И. Киселев-Громов), что никакой пользы от «доходяг» нет, потому что они уже не могут ничего делать, а о перевоспитании речь на острове давно не шла.
Поддерживать жизнь заключенных на должном уровне было убыточно для лагеря; следовательно, единственной возможностью существования системы (абсолютно варварской и преступной) было создание невыносимых для жизни условий, когда запредельно высокий уровень смертности от болезней, голода, издевательств, неоказания помощи, а также доведение до самоубийства и казни без суда и следствия стали показателем профессионального подхода к своей работе лагерной администрации. «Человеческий материал» в Соловецком Лагере Особого Назначения использовался по прямому назначению, то есть подвергался целенаправленной и планомерной ликвидации.
За период с 1930 по 1933 год на острове сменилось три начальника лагеря — А. А. Иванченко, Э. И. Сенкевич, Я. А. Бухбанд, а также три временно исполняющих обязанности начальника лагеря — К. Я. Дукис, Бояр и Иевлев. Итого шесть руководящих чинов ОГПУ прошли через Соловки и сгинули (почти все) на спецобъекте ОГПУ—НКВД «Коммунарка».
Из книги О. В. Волкова «Погружение во тьму»:
«По обе стороны колонны шли сплошной цепью стрелки. Шли с винтовками наизготовку. Командиры шагали с наганами в руках. Не было обычных криков, матюгов, команд. Зловещее молчание. Народу гнали много, вероятно, более двухсот. Судя по одежде, то были не лагерники, а доставляемые из тюрем. В последнее время ходили упорные слухи о крупных партиях арестантов, сразу с пристани сопровождаемых на Секирную гору. Про то, кто эти обреченные, толковали разное... уверяли, что был открыт заговор в недрах самого “ведомства”... Но кто бы они ни были, вели их на смерть. О том, что Секирная гора превращена в лобное место, соловчанам было известно доподлинно. Этап прошел... Мы углубились в лес. И всё стояли перед глазами эти люди, из последних сил тащившие тяжелые вещи, в которых уже не было нужды».
Агония СЛОНа, пожиравшего себя изнутри, была очевидна.