Повседневная жизнь российского спецназа

Эдуард и Алексей выбежали на задний скотный двор, обнесенный высокой кирпичной стеной. А бандиты в этот момент как раз подогнали с улицы к дому машину с ДШК. Пулемет строчил по кромке забора, и забор постепенно исчезал, рассыпался, как будто пряжу распускали. Собровцы залегли. Земля и замороженный навоз поверх нее.

Эдуард видел, как Алексей отползает на животе.

— Ты как? — Филиппов переместился к нему поближе. Пулеметный огонь не прекращался.

— Как, как? Полное дерьмо! — отряхивая с ладоней комки смерзшегося навоза, усмехнулся Леха. — Чего делать будем? — Он пополз к забору, прислонился к нему спиной.

— Чего-чего? Шампанское открывать!

Эдуард тоже прислонился к забору, и они вместе с Алексеем пили шампанское из горлышка.

Под прикрытием «Альфы», дымовых шашек собровцы отходили, несли на себе раненых. Выбрались из села, из фляжек водки глотнули — успокоиться, согреться.

Генерал-майор Карташов сидел с собровцами в окопах. Он спросил у Филиппова:

— Ну чего, Эдуард?

— Поддали нам, — покрутил головой капитан. — Но ничего, могло быть и хуже, — улыбнулся. — Сейчас соберемся, мы им устроим!

— Молодец, молодец, — похлопал его по плечу Карташов.

Но снова наступать не пришлось. Собровцев вывели в село Советское.

Голова у Эдуарда так и гудела. Он тронул шею, а там кровь, и за воротником тоже липко, но он не придал этому значения, не до того было.

Только когда уже отошли за три километра от Первомайского в Советское, Эдуард снял шлем и увидел, что он пробит сзади. Филиппов нащупал у себя на затылке вонзившийся в кость осколок.

Снова удивленно посмотрел на шлем. Если бы его не было…

Мать рассказывала Эдуарду, что он родился в «рубашке». В тот день, когда мина взорвалась и осколки разлетелись в разные стороны, не иначе как «рубашка» помогла.

Доктор велел потерпеть. Пять минут боли — и осколок лежал у Эдуарда на ладони: маленький, изогнутый кусочек темного металла.

В госпитале потом удивлялись, как инфекцию в полевых условиях не занесли.

Эдуард об этом не задумывался. Надо было позаботиться о раненых, убитых и ехать домой.

А собровцы все еще посмеивались над Русланом. Раздобыли пластырь, приклеили им рукав к куртке и вручили ему:

— Носи, Руслан, новую куртку…

Уже в Москве Эдуард почувствовал себя хуже. Контузия оказалась серьезнее, чем он думал. Было тяжело говорить. Пришлось ложиться в госпиталь, где его продержали полтора месяца.

За штурм Первомайского Филиппова наградили медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени.

Когда Эдуард лежал в госпитале, он узнал, что у погибшего Крестьянинова в кабинете стоял дипломат. Его открыли, а там деньги и записка — «На мои похороны». То ли предчувствовал что-то Андрей, то ли всегда так делал, уезжая в командировки. Жена и двое детей остались…

Воспоминания, такие же яркие, как занявшиеся дрова в буржуйке.

Теперь уж точно до рассвета не заснешь. Эдуард прилег на кровать. Георгий спал и даже не проснулся, когда Филиппов колол дрова.

Починенная буржуйка грела лучше прежнего, а пустое место, где раньше спал начальник медсанчасти, напоминало о неудачном соседстве.

Калашникова забавляла эта история, а Филиппов то ли в шутку, то ли всерьез кипятился.

У Эдуарда были отличные австрийские армейские ботинки, которые прослужили ему уже в нескольких командировках. Он ими, конечно, дорожил, близко к буржуйке не ставил, чтобы кожа не испортилась. Обувь на войне — важное дело. А как-то вечером доктор пришел и водрузил свои ботинки поближе к теплу, а ботинки Эдуарда задвинул за буржуйку. Утром надевать Филиппову было нечего, одни подошвы.

— Мало того что он храпит! Этот Пилюлькин еще сжег мои ботинки! — возмущался Эдуард.

Георгий давился от смеха.

Не прошло и нескольких дней — новый сюрприз от доктора.

Ночью Эдуард, как обычно, проверил посты и взялся топить буржуйку. Свет не зажигал. Бутылка с соляркой стола на своем месте. Эдуард накидал дров и привычно плеснул из бутыли на тлеющие в печке угли. Прозвучал взрыв, трубу от буржуйки снесло вбок, Эдуарду опалило брови и волосы на голове.

Калашников и доктор повскакивали. Наверное, решили, что нападение.

Вид у обгоревшего Филиппова был демонический. Вместо солярки в бутылке оказался бензин.

— Кто это сделал? — загробным голосом поинтересовался Эдуард.

— Ну, я, — робко признался доктор. — Вижу, ты каждый раз мучаешься, долго разжигаешь.

— Хотел как лучше, получилось как всегда, — смеялся Георгий.

Доктор сам перебрался в другую палатку.

Еще одной «диверсии» Филиппов мог не перенести, а учитывая спортивную подготовку Эдуарда, будущее доктора смотрелось мрачно. Опаленные волосы пришлось сбрить. Теперь мерзла голова.