Повседневная жизнь российских жандармов

Красочная картина того, как Черевин гулял с казаками конвоя в Ливадии еще при Александре II, содержится в записках капитана Коха: «Генерал Свиты Его Величества, каким в то время был Черевин, человек, стоящий во главе Отдельного корпуса жандармов и всей полиции, в течение пребывания Высочайшего двора в Ливадии позволял себе несколько раз устраивать, где-нибудь вблизи двора, в чаще нагорных кипарисов оргии и ночные вакханалии в среде казаков Конвоя. А между тем это было так: напьется у кого-нибудь из ливадийских сановных обитателей… Черевин (бывало преимущественно у флигель-адъютанта Салтыкова) и сейчас же отправляется в казармы Конвоя Его Величества, находившиеся в пределах ливадийской черты… С появлением Черевина, конечно, пьяного, появлялись песенники и плясуны, вино уже заблаговременно заготовлялося… — и вот тут-то или же в ближайших окрестностях от казачьей казармы начиналась форменная вакханалия, кончавшаяся обязательно тем, что Черевин входит в круг песенников, начиная дирижировать и подпевать, а когда казаки только что начнут петь — Черевин обыкновенно сию же минуту начинал их останавливать и поправлять, когда они опять забывали повторять то же самое. После песен начинались плясы лезгинов, трепак, казачок, все это сдабривалось неимоверным количеством крепкого вина (преимущественно „Алеатико“), водкой, пивом и всем, что только было заготовлено и прислано из Мундшенкской части… Когда же казачки по возгласу своего хитрого командира ротмистра Скакуна поднимали Черевина на „Ура“, то он обыкновенно противился этому и всегда кричал: „Ребята, не пей за мое здоровье — я не стою теперь этого, ведь я жандарм, не пей!“ Но опьяневшие казачки не слушали и продолжали величать своего гостя, носившего казачий костюм, оставленный ему за командование Конвоем…»

Не менее живописны реминисценции капитана Коха, касающиеся его ежедневных утренних рапортов генералу Черевину в Ливадийском дворце: «На пороге меня всегда встречал его молчаливый слуга из казаков, украшенный георгиевским крестом, который при моем приближении тотчас же скрывался за дверь докладывать о моем приходе. Открывалась дверь в небольшую комнату, на середине которой всегда стоял среднего роста человек, одетый в коричневый статский пиджак, в военных брюках, с сухим лицом, вытаращенными, довольно большими, как будто испуганными, карими испитыми глазами, с длинным большим носом, под которым торчали, несколько свисаясь, темно-русые усы. Голова же, покрытая торчащими реденькими волосами кверху, обыкновенно по утрам очень заметно тряслась… Это и был впоследствии сильный временщик и баловень фортуны — Черевин.

Почти всегда в комнате, где я ему рапортовал, стоит у стены, вблизи тут же поставленной железной кровати, небольшой столик, на котором обыкновенно красовалась закуска, несколько бутылок с разной водкой, преимущественно Смирнов и Шустов. Относясь к моему рапорту без всякого внимания, как равно и разным, когда и довольно важным по своему содержанию заявлениям, ограничиваясь по преимуществу молчаливыми кивками, а иногда удостаивая вопросом: куда и по какой дороге поедет Император. Но не думайте, читатель, что этот вопрос интересовал его как командующего корпусом жандармов в смысле охраны — отнюдь нет, — а потому лишь, что он совершал разные кавалькады (с бывшим в то время начальником походной канцелярии генерал-адъютантом А. М. Салтыковым) в обществе ялтинских дам пикантного и сомнительного пошиба и боялся встретить на прогулке Государя Императора.

Положение мое при этих рапортах было очень глупое; я сознавал, что он, Черевин, ими не только не интересуется, но, напротив, стесняется моими явлениями уже по тому одному, что он сознавал свою полную некомпетентность в полицейском деле и, в особенности, в деле охраны Его Величества. Да и не удивительно, мог ли сразу постичь это сложное и специальное дело человек, только недавно слезший с казачьего фронтового коня, которого он привык усердно, под влиянием крепкой настойки. шлепать нагайкой и казаться при этом ужасно воинственным».

Прав был капитан Кох: действительно превратиться в одночасье из начальника конвоя в жандарма и охранника генерал Черевин не мог и, понимая это, просил казаков навеселе не пить в его честь: ведь теперь он не вольный казак, а жандарм. Кстати сказать, голубой жандармский мундир он тоже не надел: оставаясь в списке конвоя, Черевин сохранил привилегию носить его форму. На экспонируемой в Третьяковке картине И. Е. Репина «Прием волостных старшин Императором Александром III во дворе Петровского дворца в Москве, 1885 год» он изображен на заднем плане в генерал-адъютантской форме (крайний справа) так же, как на ксилографии Шюблера «Александр III со свитою верхами, 1890-е годы» (крайний справа в первом ряду на заднем плане) и на ксилографии неизвестного художника «Свидание Императора Александра III с германским Императором Вильгельмом I, 1881 год» (в центре на заднем плане за Александром III) [186].