Повседневная жизнь российских жандармов

А. Р. Дрентельн был царским слугой и не чета нынешним представителям власти, которые и пальцем не пошевелят, чтобы проверить соответствие доходов и расходов своих чиновников — он распорядился провести по доносу немедленное расследование. В результате выяснились довольно неприглядные вещи. Ф. Ф. Гаазе на самом деле бесконтрольно обирал «казну и своих подчиненных самым наглым образом». В немудреный «инструментарий» статского советника входили: составление фиктивных счетов на расходы по делам службы, утаивание суточных и проездных денег, выдаваемых чинам охраны во время командировок, присвоение части праздничных наградных и премиальных сумм. Начальник заставлял своих подчиненных расписываться за них следующим образом: он «клал на стол список, а сверху него лист с вырезанной клеткою… В этой клетке всякий должен (был) расписаться в том, что получил, а сколько — это покрыто бумагой, так что… начальник ему выдавал по своему благоусмотрению». В конце каждого года Гаазе предусмотрительно отбирал у всех подчиненных расписку «об отсутствии на него каких-либо претензий». Беспардонное поведение казнокрада и плута объяснялось довольно просто: он был женат на дочери… управляющего Третьим отделением А. Ф. Шульца, который и покрывал все проделки зятя «мраком неизвестности… и ни одна жалоба не была принята во внимание, а, напротив, те, кто говорил правду, — все были исключены из команды». Впрочем, мздоимец отделался легким испугом: разбирательство совпало по времени с покушением Соловьева на царя, и он был «уволен от службы, согласно прошению, по болезни». Как мы уже сообщали, на его место был назначен штабс-капитан К. Кох, отличившийся при аресте террориста тем, что сбил его с ног своей шашкой. Один из жандармских генералов в своем дневнике ехидно комментировал рассказ штабс-капитана о том, «…какую историческую роль разыграла его тульская шпажонка. Видно было, что он от радости не чувствовал земли под собой и роль спасителя приятно улыбалась».

…Народоволец Соловьев своими выстрелами у Зимнего дворца 2 апреля 1879 года наконец прервал плавное течение «милой патриархальщины» и вынудил власть наложить на свободу передвижения царских особ самые серьезные ограничения. Стало совершенно ясно, что система личной охраны, ориентированная на «старые добрые» порядки прежних царствований, абсолютно не соответствовала кардинально изменившейся политической и оперативно-розыскной ситуации в стране и, особенно, в столице империи и не отвечала элементарным профессиональным требованиям.

Б ольшего позора нельзя было представить и в самом кошмарном сне: самодержавный повелитель огромной империи в самом центре своей столицы, в непосредственной близости от своей резиденции подвергся наглому нападению, во время которого в течение нескольких минут в него, как в живую мишень, методически, один за другим с близкого расстояния были произведены три прицельных выстрела, а он, как заяц-русак, подобрав полы шинели, увертываясь и петляя, в панике бежал от неумолимого охотника, спасая таким унизительным для монарха образом свою жизнь.

Очень тонко и точно почувствовала момент императрица Мария Александровна. Потрясенная покушением Соловьева, она призналась фрейлине А. А. Толстой: «Больше незачем жить,я чувствую, что это меня убивает». Затем она добавила: «Знаете, сегодня убийца травил его, как зайца. Это чудо, что он спасся».

Когда происходят такие чудовищные «проколы», по давней традиции принято винить во всем стрелочников, то есть охрану. В данной конкретной ситуации вину, по нашему мнению, следует делить по принципу «фифти-фифти». Установившийся издавна порядок, при котором рядом с царем во время прогулок могли находиться только члены его семьи, свиты и высшие сановники, был введен отнюдь не охраной, а самими охраняемыми лицами. Понадобились, по меньшей мере, три серьезных покушения, чтобы царь наконец преодолел свой монарший снобизм и позволил бы охране находиться в непосредственной близости к его августейшему телу.

В вину охране вполне обоснованно можно вменить лишь то, что она сосредоточилась на Певческом мосту и не перекрыла выходы к нему со стороны здания Главного штаба, что позволило Соловьеву совершенно свободно выйти на Дворцовую площадь со стороны Невского проспекта и дойти до того места, где царь, пройдя Мойку, вступил на брусчатку площади. На пике этого экстраординарного события самое время проанализировать систему и состояние охраны Александра II.