Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции

Одно лишь из многочисленных преступных деяний Грегуса в Риге: двадцатилетний мещанин Николай Судель сидел в Юрьевской тюрьме. С инспекторской проверкой туда прибыл губернатор Николай Александрович Звегинцев. Его сопровождали начальники Рижского сыскного отделения и губернского жандармского управления. Последний, указывая на Суделя и его сокамерников, пожаловался губернатору, что «все эти люди, ваше превосходительство, – боевики. Но они в этом не сознаются, а доказательств у меня нет». Грегус тут же отреагировал: «Ваше превосходительство! Извольте приказать перевести их в Ригу, ко мне в сыскное, у меня они все сознаются. Не было еще людей, которые бы у меня не сознались». Начальник губернии подумал, подумал да и велел передать арестованных в распоряжение сыскного пристава. Через неделю все они «признались» в нескольких налетах и экспроприациях. А Судель вдобавок признался, что в «налетах» участвовала его сестра, и даже опознал ее по фотографии, хотя никакой сестры, даже двоюродной, у него не было. Судель и его подельники были преданы военному суду. Защитники подсудимых привели туда нескольких свидетелей, которые подтвердили факт применения в отношении подсудимых пыток. В перерыве этих свидетелей силой препроводили в Сыскное отделение, где Грегус угрожал им такими же пытками, если они не откажутся от своих показаний. Свидетели пожаловались адвокатам, те – прокурору Окружного суда. «Эдак они и за адвокатов примутся!» – возмущались присяжные поверенные. Прокурор посмотрел на защитников с хитрым прищуром и промолвил: «Всё может быть…» Судель и его подельники были расстреляны.

Как мы уже писали, в 1907 году «подвиги» Грегуса и его подручных заинтересовали писателей и журналистов, в результате пытки в Рижской сыскной стали предметом расследования Государственной Думы. Однако у непосредственного начальства претензий к Ивану Эмериковичу не было, за преступные деяния его так и не наказали. Наоборот, Грегус регулярно получал награды и повышался в чинах. А когда под давлением общественности изредка случались проверки, они заканчивались пшиком. «Что же касается практикуемых, по слухам, в Сыскном отделении пытках, то весьма возможно, что там они применяются, и, быть может, в широких даже размерах, но так как Грегус человек ловкий и действует всегда умело и осторожно, то дознать это совершенно не представляется возможным», – не без восхищения писал начальник Лифляндского губернского жандармского управления генерал-майор Иван Дмитриевич Волков.

С ним был согласен и прокурор Петроградского окружного суда, утверждавший в 1914 году, что иной кандидатуры на пост помощника начальника столичной Сыскной он не видит. Однако уже началась Первая мировая… Российскую империю охватила ксенофобия. А Грегус, хоть и чех, был когда-то подданным Австро-Венгерского императора и даже отслужил срочную службу в австрийской армии. Вдобавок какой-то недоброжелатель донес, что как-то, будучи пьяным, Иван Эмерикович пел песню, восхваляющую германского кайзера. В итоге Грегуса не только не перевели в Петроград – его и в Риге с должности сняли. Он был причислен к Департаменту полиции, но без содержания.

Грегус написал жалобное прошение министру внутренних дел, в котором умолял назначить его на хоть какую-нибудь должность по полиции. Также он подал на высочайшее имя ходатайство о «разрешении ему и членам его семьи впредь именоваться Марковскими» (в то время подобные ходатайства, поступавшие от «русских немцев», были обычным явлением). По запросу начальства А.Ф. Кошко написал характеристику на бывшего подчиненного, указав, что Грегус – «талантливый сыщик, впрочем, более способный к розыску политическому, коим он больше и занимался». Оба прошения были удовлетворены. В феврале 1916 года Грегуса-Марковского назначили начальником Харьковской сыскной полиции. «Зачистив» вверенное подразделение от прежних сотрудников и пригласив проверенных «коллег» из Риги, Грегус принялся за старое: пытки, истязания, вымогательства. Как и в Лифляндии, на него посыпались жалобы. Но, в отличие от Риги, местное начальство покрывать Грегуса не собиралось. Была назначена проверка, в результате которой выяснилось, что в комнате надзирателей Сыскной полиции подручные Грегуса пытали задержанных. При пытках (как и в Риге) они использовали резиновые палки – проверяющие нашли на «шкапе» в кабинете начальника Сыскной кусок колесной резиновой шины, залитый свинцом, а другие орудия пыток маскировали в полицейском музее среди изъятых у преступников предметов.

Потерпевшие, в основном харьковские воры-евреи, рассказали, что для получения признаний их сначала долго били, а тех, кто не сознавался, на несколько дней запирали в камеру с закованными за спиной руками, при этом не кормили и не поили. Люди вынуждены были подбирать ртом с грязного пола хлеб, который им, то ли из жалости, то ли ради развлечения, бросали дежурные городовые.