Представляя Кавуа Балансе, маркиз заявил, что привел одного из лучших учеников дю Перша (на тот момент самого знаменитого учителя фехтования в Париже), и заметил: «Ваш Оливер встретит Роланда» [22]. Балансе пронзил Кавуа шпагой и воскликнул: «Друг мой, этому удару учил меня не дю Перш, но вы признаете, что удар хорош». По счастью, Кавуа поправился, и впоследствии их отношения с Балансе были самыми дружескими. Когда кардинал Ришелье (все Балансе хранили ему верность) подбирал себе храброго человека для командования своей личной охраной (гвардейцами кардинала), «Оливер» горячо рекомендовал ему «Роланда»-Кавуа и клялся честью, что его преосвященство не найдет никого храбрее. Таким образом, дуэль, чуть не стоившая Кавуа жизни, проложила ему путь к процветанию.
Королевская власть пробовала бороться с поединками, издавая декларации (1613, 1617, 1623) о том, что оскорбленные дворяне вместо дуэли обязаны в течение месяца подать жалобу в суд маршалов, и эдикты. Эдикт от 1624 года предоставил парижскому парламенту юридическое основание для осуждения на смерть заочно. Кардинал Ришелье, несмотря на свою личную трагедию (его старший брат был убит на дуэли, и род Ришелье пресекся), советовал Людовику XIII соизмерять наказание с виной и не карать всех дуэлянтов смертью, а ограничиться «административным взысканием»: лишать должностей и материальных благ, пожалованных короной, и только в случае смерти одного из участников поединка отдавать второго под суд. Новый эдикт, изданный в 1626 году, предусматривал следующие меры: за вызов на дуэль – лишение должностей, конфискация половины имущества и изгнание из страны на три года. За дуэль без смертельного исхода – лишение дворянства, шельмование или смертная казнь. За дуэль со смертельным исходом – конфискация всего имущества и смертная казнь. Дуэль с привлечением секундантов расценивалась как проявление трусости и подлости и каралась смертью вне зависимости от ее исхода. Были предусмотрены особые меры против злоупотребления правом на помилование: король поклялся никогда не миловать дуэлянтов и потребовал от своего секретаря никогда не подписывать писем о помиловании, а от канцлера – никогда не прилагать к ним печать. Ришелье считал, что подобные меры окажутся более действенными, и имел на то основания. До сих пор казнили только изображения преступников. Бутвиль, приговоренный к повешению, нагло явился с друзьями на место казни, сломал виселицу, разбил свой портрет и удрал. Парижский парламент, на рассмотрение которому был отдан эдикт, потребовал смертной казни для всех дуэлянтов, однако король прислушался к словам Ришелье о том, что «никто не может осудить врача, который решился применить новое снадобье, убедившись в недейственности старого». Эдикт был принят в марте 1626 года в редакции кардинала.
Первым эдикт нарушил герцог де Прален; его изгнали от двора, несмотря на заслуги его отца, и лишили должностей королевского наместника в Шампани, бальи Труа и губернатора Марана. Неукротимый Франсуа де Монморанси-Бутвиль, имевший дерзость устроить очередную дуэль – с двумя секундантами с каждой стороны, на Королевской площади и средь бела дня (один человек погиб и двое были ранены), не отделался так легко: ему и его приятелю де Шапелю отрубили голову, а все их имущество конфисковали. Это решение было принято не без колебаний: за молодого красавца Бутвиля многие заступались, но кардинал тогда изрек знаменитую фразу: «Мы перережем глотку либо дуэлям, либо эдиктам вашего величества».
Дуэли на какое-то время прекратились, но затем сила привычки взяла свое, и королевские мушкетеры вместе с гвардейцами кардинала часто задавали тон. В фехтовании усердно упражнялись даже священнослужители. Однажды королю донесли о поединке на пистолетах двух придворных дам. Тот рассмеялся и сказал, что запретил дуэли только для мужчин.
От объективности закона вернулись к субъективности человеческого суждения. Например, шевалье де Сен-Прейль, героически сражавшийся при Корби в 1636 году, был прощен за свою дуэль с Флесселем самим кардиналом Ришелье: тот так расписал королю храбрость, проявленную офицером в бою, что Людовик согласился принять злополучный поединок за «случайную встречу». Молодой маркиз дю Фэй де Ла Трусс, сын великого прево[23], попал в неприятную ситуацию: во время дуэли его секундант убил его противника уже после того, как маркиз его обезоружил. По совету секретаря Французской академии Шаплена, бывшего наставника незадачливого дуэлянта, поединок был представлен несчастным случаем: якобы маркиз со своим подчиненным, служившим в его роте, выехали на разведку и по недоразумению приняли «потерпевшего» за солдата вражеской армии (мундиров тогда не существовало[24]). Наконец, в 1638 году по случаю рождения долгожданного наследника король объявил амнистию всем дуэлянтам, понадеявшись на «сознательность» облагодетельствованных. Его надежды оказались напрасными.