В 1922 году, поздравляя Шницлера с шестидесятилетием, Фрейд под большим секретом признался ему, что в течение всех этих лет не только не искал с ним встреч, но и избегал их, поскольку «боялся увидеть в нем своего двойника». И добавил: «Это совсем не значит, что мне свойственно отождествлять себя с другим лицом или я не вижу существующей между нами разницы в дарованиях, но, погружаясь в ваши великолепные творения, я, похоже, нахожу в них в поэтическом обличье гипотезы, темы и результаты исследований, которые всегда считал своими собственными». И с горечью подытожил: «Извините меня за то, что впадаю в психоанализ, но ведь ничего другого я не умею делать. Знаю лишь, что с помощью психоанализа невозможно добиться любви к себе». Возможно, в этих словах Фрейда прорвалась та ревность, которую он когда-то испытал, борясь за руку Марты с двумя другими претендентами, музыкантом и художником. «Я думаю, что между артистами и учеными, погруженными в свои исследования, всегда существовала неприязнь. Мы знаем, что искусство вкладывает в руки первых ключ, позволяющий им без труда отмыкать женские сердца, тогда как мы, ученые, в смущении замираем перед этой странной замочной скважиной и вынуждены долго мучиться в поисках подходящего ключа».
Мастер по сбрасыванию покровов, Фрейд не любил говорить о себе. Каждое из своих интимных откровений он окружал тайной и сопровождал множеством стыдливых уверток. Хотя с навестившим его в мае 1934 года итальянским поэтом Джованни Папини он был более разговорчив, чем обычно. Папини весьма удачно и тонко подготовил свой визит, предварительно послав Фрейду подарок в виде мраморной древнегреческой статуэтки, изображавшей Нарцисса, «в знак уважения первооткрывателю нарциссизма». «Ваш приход большая радость для меня, – якобы сказал ему Фрейд, – ведь вы не пациент мой, не коллега, не последователь и не родственник». Поэтому он был с Папини откровенным и признался ему, что стал ученым «по воле обстоятельств, а не по призванию», что душа его всегда рвалась к творчеству, и, если бы не бедность, он непременно стал бы литератором. «С самого детства моим тайным героем был Гете… Всю жизнь я занимался лишь тем, что пытался заставить своих пациентов поступать, как Гете. Исповедь – это освобождение, а именно в этом заключается суть психоаналитического лечения… И все же мне удалось в какой-то мере перехитрить судьбу и осуществить свою мечту: под маской врача я всегда оставался писателем».
Если бы Фрейд был персонажем Шницлера, он вполне мог бы стать героем новеллы под названием «Возвращение на Берггассе». Однажды, – это было еще в период между его помолвкой и свадьбой, – он, молодой ученый, занимавшийся проблемами неврологии и не нашедший еще своего места в жизни, случайно встретился на одной из улиц Вены со своим бывшим одноклассником Генрихом Брауном, будущим деятелем социалистического движения. Когда-то этот последний разбудил у Фрейда интерес к революционным идеям, и под его влиянием наш герой даже собирался поступать на юридический факультет университета, но потом все же переориентировался на медицину. Молодые люди, которые давно не виделись, принялись обмениваться новостями; Генрих показал приятелю фотографию барышни, с которой был помолвлен, а Фрейд рассказал о своей невесте. Друзья вместе отправились в гости к зятю Брауна – лидеру социалистической партии Виктору Адлеру Молодой доктор вспомнил, что однажды в университете поспорил с Адлером и даже грубо обозвал его, готов был вызвать своего оппонента на дуэль, но тот был старше, воспринял все довольно спокойно и не дал конфликту разрастись. Между тем Виктор Адлер уже получил от жизни все то, о чем Фрейд пока только мечтал: добился прочного общественного положения и имел счастливую семью, состоящую из жены и сына. Во время обеда у Виктора, который жил в доме № 19 по Берггассе, Фрейд познакомился с маленьким Фрицем, тому был годик или два. Когда этот ребенок вырос, он прославился не столько как секретарь Третьего Интернационала, сколько как убийца австрийского премьер-министра Штюргка. Попрощавшись с хозяином дома, Фрейд напоследок с завистью окинул взглядом квартиру своего старшего товарища и отправился в городскую больницу Вены, преодолевая крутой подъем улицы, на которой жил Адлер.
Лет десять спустя, движимый непонятными причинами, Зигмунд Фрейд, ставший к тому времени отцом многочисленного семейства, решил снять для себя довольно маленькую и не очень удобную квартиру в доме № 19 по Берггассе. Там витал еще аромат прежних грез. Детская спальня Фридриха была переделана в кабинет Фрейда. Пришел черед нового хозяина дома попытаться изменить этот мир.
Может быть, таким образом Фрейд выражал верность революционным идеям своей юности? Или он верил в то, что жилище может передать его обитателям удачу и счастье тех, кто жил там до них? В любом случае, он прожил в этом доме сорок семь лет, ни разу даже не передвинув мебель.