Возвращаясь на Берггассе, в девятый округ Вены, он вновь окунался в свою повседневную размеренную жизнь, подчиненную раз и навсегда заведенному порядку. Каждое утро он вставал около семи часов, приходивший на дом парикмахер приводил в порядок его бороду, после чего Фрейд завтракал в кругу семьи. Прежде чем приступить к утреннему приему пациентов, который проходил с восьми утра до часа дня, Фрейд просматривал свежую газету. После приема – обед и прогулка быстрым шагом по центру города, потом опять работа до девяти часов вечера. Ужин и следовавшая за ним вечерняя прогулка завершали день.
Может быть, он и не любил Вену, но знал ее как свои пять пальцев. Не было ни одной улицы, ни одной площади, ни одного участка Кольца, которые не слышали бы звука его шагов. Он исходил весь город, меряя его вдоль и поперек своими огромными шагами, в снег и в жару, при свете дня и под покровом ночи, в одиночестве и в компании. Он знал все музеи, художественные галереи, антикварные лавки, книжные магазины и, конечно же, кафе. Как, впрочем, знал он и венские фонари, под одним из которых ждал всегда жену и дочерей, встречая их из театра.
Если узы, связывавшие Фрейда с Веной, были сплетены из любви и ненависти, то для его отношений с соотечественниками было характерно чередование периодов, когда он к ним тянулся и когда избегал. Именно так было с писателем и драматургом Артуром Шницлером.
Жизненный путь двух мужчин был на удивление схожим, они шли почти параллельным курсом. Артур Шницлер был сыном известного врача-ларинголога (у него лечились все красавицы певицы) и сам также получил медицинское образование. Как и Фрейд, он прослушал курс лекций по психиатрии у профессора Мейнерта, учился у Бернгейма в Нанси, проявлял интерес к истерии и гипнозу В 1889 году Шницлер защитил диссертацию, посвященную проблемам афонии (потеря слуха), а двумя годами позже Фрейд написал свою – по афазии (потеря речи). После этого их пути как будто бы разошлись.
Фрейд всегда преклонялся перед людьми, которые, подобно Леонардо да Винчи и Гете, обрели бессмертие, проявив себя и в искусстве, и в науке. Он завидовал поэтам, обладавшим интуитивным знанием мира бессознательного, тогда как сам он, избрав суровый путь науки, должен был биться за то, чтобы придать определенную форму своим прозрениям, и подкреплять свои идеи о человеческой душе фактами и доказательствами. Для него было недостаточно просто рассказать историю, закрутить интригу или создать драму.
Когда в 1899 году он увидел в театре пьесу Шницлера «Парацельс» – речь в ней шла о сновидениях, любви, безумии, истине и гипнозе, – то был поражен широтой познаний, которыми обладал автор.
Они жили в одном городе и бывали у общих друзей (у Лу Андреас-Саломе, например). Партнером Фрейда по игре в тарок был младший брат писателя – Юлиус Шницлер, но Артур Шницлер и Фрейд никогда не встречались. По случаю пятидесятилетия психоаналитика они обменялись двумя письмами. Фрейд счел себя польщенным и не скрывал радости и гордости, узнав, что его труды стали источником вдохновения для писателя, которым он восхищался и которому даже завидовал. «Я часто с удивлением задавался вопросом; откуда вы знаете о той или иной не известной другим вещи, до которой сам я дошел только в результате долгих и сложных исследований», – писал Фрейд Шницлеру. После этого обмена письмами между ними вновь установилось молчание.
Множество раз Фрейд обращался в своих работах к произведениям Шницлера. В 1918 году в качестве иллюстрации к «Табу девственности» он использовал его «поучительную сказку» «Судьба барона фон Лейзенборга», а годом позже в статье «Жуткое» (другое название «Чуждое») Фрейд заявил, что обычно он «внимательно прислушивается к словам поэта», но рассказ Шницлера «Пророчество» вызвал у него «чувство неудовлетворенности, своего рода обиду». У него появилось странное ощущение, что с ним обошлись фамильярно. Может быть, его обида на писателя была вызвана тем, что тот очень ловко завел его в те зоны царства страха, где наши вытесненные из сознания суеверия вдруг вылезают наружу?