«Франция была одной громадной мастерской, — говорит Коленкур, — весь народ Франции забыл о неудачах Наполеона, и каждый соревновался с другими, проявляя свое усердие и пыл. Это было и великолепным образцом французского характера, и личным триумфом императора, который с поразительной энергией направлял все ресурсы своего гения на организацию и управление этим общенациональным порывом. Казалось, что все необходимое возникает, как по волшебству».
Однако все больше становилось тех, кто предпочел бы мир императорским чудесам. В феврале Наполеон совершил несколько прогулок по Парижу — и был холодно встречен.
Император призывает 140 тысяч человек. Это были новобранцы, которых обучали в лагерях. Приказ о досрочном призыве император дал, еще будучи в России. Когорты Национальной гвардии — будто бы по их собственному желанию — включили в армию. Это дало главнокомандующему еще 100 тысяч бойцов. 30 тысяч солдат должны были прибыть из Италии.
Наполеон не спешит закончить войну на Пиренейском полуострове и высвободить ветеранов. Он набирает мальчиков.
Из Испании он перебрасывает четыре полка Императорской гвардии и много лиц сержантского состава, которыми укрепляет новые полки. Он ускоренно готовит разряд 1814 года, привлекает тех призывников, которые в силу разных причин не были мобилизованы в 1808–1810 годах, а еще жандармов, канониров флота и матросов.
«Организованный сброд». Так Коленкур назвал армию, готовую сражаться на германском фронте. Кавалерия слаба, а в пехоте слишком много неопытных юношей, полуинвалидов и пожилых ветеранов.
При списочной численности когорт Национальной гвардии в 1080 человек в них редко набиралось и 850. Многие призывники увиливали от службы, уходя в горы или прячась в укромных местах.
Это «частности». В целом же картина была впечатляющей. Наполеон проделал титаническую работу, и создал новую армию за четыре месяца. Он перешел в контрнаступление и намерен был разгромить войска коалиции, в которую входили Россия, Пруссия, Швеция и Англия[307].
Камердинер Констан рисует картину немецкого городка, где временно располагалась императорская штаб-квартира. Главная площадь была окружена палаточными лагерями, биваками и артиллерийскими депо. На самой площади — полки, обозы, фургоны, за которыми следовали стада крупного рогатого скота вперемешку с тележками маркитантов[308]. Здесь же были видны местные крестьяне и мародеры со своими трофеями. Куда-то мчались курьеры и адъютанты. Все это сопровождалось звуками труб и дудок, боем барабанов, криками солдат, ржанием лошадей, мычанием, ревом скота и грохотом колес. Французы, немцы и итальянцы пытались между собой общаться. Среди этого видимого хаоса Наполеон оставался невозмутимым и готовился вернуть Империи утраченные завоевания.
В победном бою под Вайсенфельсом пал маршал Бессьер[309]. Марбо отметил, что «император жалел о нем больше, чем армия, которая никогда не забывала, что именно по совету этого маршала Наполеон не завершил Московское сражение победой, так как не хотел ввести в бой свою гвардию…».
«Муж ваш пал на поле чести, — написал Наполеон герцогине Истрийской, вдове маршала. — Потеря ваша и детей ваших велика; но моя еще больше. Герцог Истрийский умер славной смертью, без страданий. Он оставляет после себя безукоризненную славу; лучшего наследства он не мог завещать детям своим».
Днем 2 мая Наполеон прибыл на поле сражения при Лютцене и увидел нерешительных новобранцев. Он взял дело в свои руки, нашел нужные слова и вселил веру в души молодых солдат. Вождь стыдил, воодушевлял и показывал пример. «Он был в постоянной опасности, ведя поддавшихся страху солдат… в новую атаку», — вспоминает Мармон.
«Да здравствует император!» — кричали бойцы. «Наверное, не было ни одного раненого, проходившего мимо Бонапарта, который не отсалютовал бы ему обычным “Виват!”, — писал один мемуарист. — Даже люди с оторванными конечностями, которые через несколько часов станут добычей смерти, отдавали ему это приветствие».
Наконец император бросил в огонь своих «ворчунов». Победа была полной, но Наполеону не хватило кавалерии, чтобы добить беспорядочно отступавших русских и пруссаков.
22 мая, после победы при Баутцене, был смертельно ранен Дюрок. Император долго оставался безутешным. «Он механически отдавал какие-то приказы, затем вернулся в расположение армейского лагеря, сел на скамью перед своей палаткой, низко опустив голову и сжав колени. В таком положении он оставался почти час, не сказав ни одного слова», — вспоминает камердинер Констан.
Наполеон оплакивал смерть друга — по Стендалю, «лучшего из людей», а солдаты жалели своего вождя: «Бедняга!»
24 мая в четыре часа утра на обоз Генерального штаба напали казаки. Это случилось неподалеку от Герлица, а в одном из передних экипажей сидел «снабженец» Анри Бейль.
Казаков было немного — двадцать или тридцать человек. Однако внезапное нападение в столь ранний час вызвало панику. Казаки ранили одного из секретарей графа Дарю и захватили несколько экипажей. Французы пришли в себя и отбросили врага. Казаки ускакали.