Потому что мне никогда не приходилось самой говорить женщине, что ребенок, которого она носит, мертв. Я никогда не была ответственна в такой ситуации раньше. И Триша даже не моя пациентка, но я все же подвела ее. Оставила ее одну. Она, вероятно, в ужасе, сходит с ума от беспокойства.
Я даже не знаю, смогу ли я вернуться туда.
— Эй, — говорит Анджела, я открываю глаза и встречаюсь с ней взглядом. Она смотрит на меня с серьезным выражением, склонив голову набок. Слезы бегут по моим щекам.
Сжав мою руку, Анджела говорит тихим, успокаивающим тоном:
— Иди. Иди туда и держи ее за руку. Ты сможешь сделать это.
Я с трудом сглатываю. Киваю в ответ. И делаю то, что она говорит.
Я просыпаюсь, когда солнце уже садится, открываю глаза и вижу свою квартиру в сером, мутном свете закатного солнца. У меня раскалывается голова. Я пользуюсь берушами, что создает ощущение отключения от внешнего мира.
Иногда я представляю себя через двадцать лет, все еще работающим в ночную смену в больнице и, все также, ненавидящего эту работу.
На самом деле я планировал свою жизнь немного по-другому. Работа в лагерях по оказанию помощи состоит из одной рутины. Но я, хотя бы, не буду иметь дело с людьми, которые требуют выписать им антибиотики всякий раз, когда у них насморк.
Перевернувшись на спину, я потягиваюсь и зеваю. У меня сегодня вечером выходной, что радует. Дневной сон не самое худшее из того, что может быть; двухнедельные переходы между дневными и ночными сменами — вот, что ужасно.
Прошлая неделя была не самой легкой. С большим количеством несчастных случаев, и не всегда благоприятным исходом. Самым тяжелым стал случай с почти утонувшим ребенком. Темноволосый малыш с пухлыми щечками и такими же пухлыми ручками, он начал дышать, но не пришел в себя и сейчас пребывал в коме в отделении интенсивной терапии. Он упал в бассейн соседа. Такие случаи потрясают меня до глубины души, и воспоминания об этом крошечном, обмякшем теле не исчезнут из моей памяти в течение долгого времени, а, может быть, и вообще никогда.
Вытаскиваю беруши и кладу их на тумбочку, включаю сотовый телефон, щурясь от ослепительного света экрана. Пропущенных вызовов или сообщений нет.
Прошло восемь дней с тех пор, как я оставил Миа в ее постели. В кровати, где минутой раньше я был вместе с ней, лежал между ее ног, а мой член находился глубоко внутри нее. Я трахал Миа. Утопал в Миа. Не желая останавливаться ни на секунду. Я уже принимал неверные решения в своей жизни раньше и не раз, но никогда не чувствовал себя даже наполовину так хорошо.
Я не виделся и не разговаривал с ней в течение недели. Может быть, я сошел с ума? Не уверен, чего я жду, да и почему она молчит в ответ. Чем она занимается? О чем она думает? Чего она хочет?
Скидываю с себя одеяло и опускаю ноги на пол. Я чертовски презираю драмы. Это надо прекращать. Вся ситуация превращается именно в то, что я и говорил ей. Всегда оказываться правым так надоедает.
Все, достаточно! Я открываю приложение обмена сообщениями и отправляю ей простой текст:
Кладу телефон обратно на тумбочку и направляюсь в ванную комнату. Иду в туалет. Мою руки и умываюсь. Мне нужно в душ, а также побриться, но на все это у меня сейчас просто нет сил.
Мой телефон вибрировал? Я выхожу из ванной и иду назад к кровати, чтобы проверить. На дисплее сообщение от Миа:
Все идет хорошо. Сжимая телефон обеими руками, я набираю: «
Это звучит очень неплохо. Мы можем пойти в тихое место. Значит, мы будем в общественном месте и вынуждены будем разговаривать нормально.
Я отвечаю:
Через несколько секунд уже всплывает новое сообщение. В нем говорится:
Отлично. Время принятия решения. Если я приеду к ней, то в какой-то момент мы снова окажемся голыми. Я спокоен по этому поводу. Нет, не спокоен — ужасно взволнован. Как подросток перед первым разом. Мысль об этом заняла полсекунды, а я уже на полпути к твердой эрекции.
Мы сначала поедим, это даст нам шанс все прояснить. Выяснить, что мы делаем, и, возможно, установить некоторые правила.
Да, это сработает.
А потом возвращаюсь в ванную, чтобы принять душ и побриться.
***