Поворот к лучшему

Ночные камеры передавали изображение в причудливых, серо-зеленых тонах, и сад преображался в мир теней, увиденный глазами призрака. Хаос листвы, в котором угадывались очертания больших кустов рододендрона у подъездной аллеи, зашевелился. Что-то блеснуло — бриллианты, обрамленные гагатом. Глаза. Что за животное может быть такого роста? Медведь, лошадь? И что бы им тут делать? Она моргнула, и ночное создание исчезло.

Технологии технологиями, но камеры не могли выйти в сад и понюхать листву, взвыть и залаять на незваного гостя. Если бы Грэм умер, Глория первым делом отправилась бы в собачий питомник в Сифилде и взяла грустноглазую ищейку или прыгучего терьерчика. Грэм не любил животных, и они никогда никого не заводили, потому что у него, мол, сильная аллергия на шерсть и перья. Глория не замечала у мужа проявлений аллергии — ни на шерсть, ни на что-либо еще. Однажды она взяла клок с соседской кошки — бедняжка страдала алопецией: стоило ее погладить, и в руках оставались пригоршни шерсти, — положила Грэму под подушку и полночи не спала, чтобы наблюдать за мужем, но наутро он проснулся и как ни в чем не бывало потребовал «парочку яиц-пашот». Глория подозревала, что ее дети выросли бы в людей поприятнее, будь у них в детстве собака.

Она подумала о Грэме, лежащем в Лимбе интенсивной терапии, на унылой нейтральной полосе между жизнью и смертью в ожидании, пока Великий Небесный Архитектор определится с планами. Глория хранила случившееся в секрете, готовясь к последствиям. Она не сообщила ни Юэну, ни Эмили, что их отец околачивается на пороге смерти — ждет, откроют ему или нет. Она вообще никому не сказала. Да, о таких вещах положено рассказывать, но она не хотела себя утруждать. Окружающие превратили бы все в драму, а Глории казалось, что в такой ситуации чем меньше шума, тем лучше. Кроме того, прежде чем он умрет и все узнают, нужно еще столько всего сделать. Поэтому она просто оставит его на больничной койке, спрячет у всех на виду, а сама спокойно будет готовиться к своему вдовству. Его внезапное низвержение до смертных застало Глорию врасплох. А Грэму нечасто удавалось ее удивить.

Глория забралась в постель с кружкой «Хорликса»,[52] тарелкой овсяных лепешек с сыром «Уэнслидейл» и толстым романом Мейв Бинчи. Преданная своему графству до мозга костей, она всегда ела уэнслидейлский сыр и никогда — ланкаширский. По тем же соображениям она предпочитала сериал про ферму Эммердейл «Улице Коронации» — просто «Эммердейл» снимался в Йоркшире, хотя, признаться, она ни разу не увидела на экране знакомых мест.

Какой просторной и чудесной вдруг стала супружеская кровать. Глория уже перестирала все простыни, перевернула и проветрила матрас, пропылесосила подушки, чтобы на них не осталось ни чешуйки Грэмовой кожи. Стоило ей устроиться поудобнее, как — по закону подлости — настойчиво зазвонил телефон. Глория, считавшая, что Александр Грэм Белл должен за многое ответить, наотрез отказалась установить телефон у кровати. Она не понимала, зачем это нужно, — в постели она хотела спать, а не болтать по телефону. У Грэма мобильник был фактически имплантирован в ухо, поэтому телефон в спальне ему не требовался, а на «экстренный случай» у кровати была кнопка тревоги, хотя Глория с трудом могла представить, что за «экстренный случай» должен произойти в спальне, чтобы она эту кнопку нажала. Разве что Грэм захотел бы секса. Она нехотя сползла с кровати и спустилась на первый этаж. Все расспросы, пожалуй, лучше пресечь на корню.

На дисплее высветилось имя: Пэм. Глория со вздохом сняла трубку, но это была не Пэм, а ее муж Мёрдо.

— Глория! Извини, что так поздно, я пытался достать Грэма по мобильному. — Он старался изобразить приветливость, но Мёрдо никогда приветливостью не отличался, и в результате казалось, что он слегка не в себе. — Мы должны были встретиться сегодня после обеда, но он не пришел. Он дома? Спит?

— Нет, он в Тёрсо.

Мёрдо как с цепи сорвался:

— Тёрсо? Ты шутишь? Что значит в Тёрсо? Какого хрена он там забыл, Глория?

Почему она сказала «Тёрсо»? Может, потому, что созвучно с «Мёрдо». Или потому, что это был самый отдаленный городок, пришедший ей на ум.

— У него там стройка.

— С каких это пор?

— С таких.

— Но почему он не берет трубку?

— Он забыл телефон, — решительно заявила Глория.

— Грэм забыл телефон?!

— Знаю, в это трудно поверить. Но чудеса случаются сплошь и рядом. — (И это правда.)

Мёрдо издал фырканье, выражавшее в равной степени досаду и переполох. К счастью, как раз в этот момент где-то в доме заиграл «Полет валькирий» — это надрывался мобильник Грэма. Глория пошла на звуки Вагнера, словно крыса за дудочником, и оказалась в подсобке, где бросила мешок с вещами Грэма, вернувшись из больницы. Ох как он бы взвился, если б узнал, что его сшитый на заказ летний костюм из тонкой шерсти и туфли ручной работы запихали в больничный пакет для мусора.

Покопавшись в мешке, она выудила телефон из внутреннего кармана Грэмова пиджака и подняла повыше, чтобы Мёрдо услышал звонок.