Поводырь

Мои незабвенные племянницы в той, прежней, жизни утверждали будто бы весной и осенью у шизофреников случаются обострения. Я с ними старался не спорить. Хотя бы уже потому, что вообще они использовали какую-то недоступную моему пониманию логику, легко объясняя все что угодно – от политических демаршей очередного «лидера оппозиции» до поднятия цен на бензин – «восстанием тараканов в голове». Возражения юные энтомологи воспринимали вторжением в их личную жизнь, а ссориться с милыми и любимыми девчушками совершенно не хотелось. Но именно о весенних сумасшедших я и подумал, разглядев из окон экипажа встречающие меня у границы Томска делегации.

Во-первых, их, делегаций, было действительно несколько. И разделены они оказались не только по сословному признаку, что, кстати, было бы вполне естественно. Вот Тецков с Тюфиным вроде оба купцы и пароходники, а смотрели друг на друга, как Ленин на мировой империализм.

Во-вторых, у одних встречающих были в руках флажки и какие-то транспаранты, а возле других ждали команды «фас» несколько полицейских. Отдельно еще, в компании с подполковником Суходольским и командиром Томского батальона, полковником Кошелевым, суетился главный губернский жандарм Кретковский. И на людей с флагами тоже смотрел совсем не добро.

К слову сказать, весна случилась стремительной. В одну неделю снег успел сойти почти весь, дороги развезло, и лед с рек большей частью сошел. Так что в любимый город я въехал недели на две раньше, чем рассчитывал. В Светлую седмицу, пятого апреля, после Пасхи. На этот день, к моему удивлению, не приходился ни пост, ни какой-нибудь очередной праздник, и в душе зашевелились какие-то нехорошие предчувствия.

Порадовало, что хотя бы мои люди держались вместе. Я имею в виду Гинтара с племянником, Варежку с Мишей Карбышевым, господ Чайковского и Штукенберга, Захара Цыбульского, инженера Волтатиса, Фризеля и его тезку – Менделеева, державшегося чуть в сторонке, но все равно – рядом.

Карета остановилась, последний оставшийся при мне конвойный казак спрыгнул с задка и открыл дверцу. Заиграли батальонные музыканты. Люди с флагами и транспарантами гаркнули, «Ура!» С небольшой задержкой их вопли подхватили остальные. И, похоже, их самих это проявление единодушия так удивило, что, двинувшись в мою сторону, все вдруг объединились в одну большую, для Томска, толпу.

Глухо, как из оврага, бабахнул ружейный залп. Артемка ссыпался с облучка – в руках револьвер – и кинулся меня защищать. Два десятка молодых глоток принялись вопить что-то про Сибирь. Явно товарища Потанина бойцы! Бородатые купцы норовили поклониться в пояс, распихивая чиновников. Пара десятков казаков на лошадях ждали позади всех, но кричали и свистели как целый полк. Полицейские затравленно озирались, не имея понятия, что нужно предпринять, чтоб навести потребное благолепие вместо этого дурдома на выезде…

И ведь не скажешь ничего, не крикнешь, чтоб замолчали. Они ведь все искренне. По разным причинам – семи пядей не нужно, чтоб догадаться, но от всего сердца. И во всю силу легких, не испорченных еще плохой экологией. Приходилось терпеть и улыбаться. И ждать, когда первый запал пройдет, когда они снова станут способны слышать кого-либо кроме самих себя.

– Добро пожаловать в столицу вашей губернии, ваше превосходительство. – Стало, наконец, сравнительно тихо, и мой формальный заместитель, Павел Иванович Фризель, мог говорить. – Ибо вы, ваше превосходительство, как говорили древние, есть primis inter pares, и без вас пребывание наше пустое и лишенное смысла…

– Добро пожаловать домой! – выкрикнул кто-то из толпы, и все снова зашумели, заволновались, ошарашенные этой дерзкой выходкой. А мне так понравилось. И я не смог этого скрыть – губы сами собой расползлись в широченную улыбку.

– Здравствуйте, – громко ответил я. – Здравствуйте, мои дорогие сибиряки! Здравствуй, Томск. Благодарение Господне, я вернулся.

– Мы уж опасаться стали, что государь вас, ваше превосходительство, при себе изволит оставить, – смахивая слезы с глаз, пробасил Тецков.

– Он и оставлял, – в каком-то лихом кураже воскликнул я. – Да я отказался.

– Да как же это?! – отшатнулся потрясенный до глубины души гигант. – Как же такое возможно-то, прости Господи?!

– Потом, Дмитрий Иванович. Все потом. Все расскажу, обо всем поведаю. Потом только… Гинтар? Гинтар Теодорсович? Идите же сюда, мой друг. Дайте-ка я вас обниму…

Распирало от эмоций. Герочка что-то верещал о приличиях, а мне хотелось пожимать руки людей, которых действительно рад был видеть, обнимать друзей и знакомиться с энергичной молодежью.

– Здравствуйте, хозяин, – шепнул по-немецки седой банкир тихонько, прижавшись тщательно выбритой щекой. – Вы совсем меня растрогали… Тут такое творится…

– Потом. Потом расскажешь, – ответил на том же языке я. И тут же начал отдавать распоряжения. Рассорились? Разругались? Это ничего. Это нормально. Это лечится. Ударным трудом на благо моего края и не то можно вылечить…