Поводырь

Гилеву выписал. Он один из всех в экспедиции первогильдейский купец. По закону Империи, только такие, как он, и обладают правом на внешнеэкономическую деятельность. По этой же причине, кстати, пришлось ему и в Кобдо вместе с Принтцем собираться. Васильева и Соловьева как приказчиков в паспорта вписали. Иначе никак, а переводчик и специалист по монгольским торговым традициям посольству необходимы были.

Штабс-капитану еще и два десятка казаков в конвой выдал. Мало ли чего. Все-таки их стойбище, огороженное невысокой каменной, не скрепленной хоть каким-нибудь раствором, стеной, мы не совсем по-доброму выселили. Могли южные соседи и обидеться…

А вот Цинджабан Дондугон, как ни странно, к своим приключениям отнесся философски. Мы его в так называемую крепость отправили. За сутки до того, как прикатили пушку и свое требование покинуть пределы Российской Империи, зачитали. На его месте за эти двадцать четыре часа я бы до границы с Вьетнамом успел доскакать, а он – нет. Дождался нашего отряда и вместе с полуротой циньских пограничников к своей заставе на речке Юстыд отправился. И даже нехорошими словами не ругался, когда мы, к нему спиной повернувшись, в Кош-Агач поехали. Черт его знает, темную душонку. Может, задумал чего-нибудь коварного. Или и правда – благодарен, что жив остался. Он сначала думал – баню специально для его мучений выстроили. И очень впечатлен был, когда понял, что казачки туда по доброй воле, еще и с улыбками, ходят. Так вот и рождаются легенды о стальных северных богатырях, которых ни вода, ни огонь не берет.

В общем, в двадцатых числах июля стали мы с Безсоновым собираться в обратную дорогу. Так-то, по-хорошему, следовало бы еще и горного инженера дождаться, да за его перемещениями по долине проследить. Но при одной мысли о новом ожидании меня в дрожь бросало. Мне казалось, что пока я тут, на Чуе, сиднем сижу, в губернии точно так же, без движения, все мои начинания находятся.

А Басова мы уже на бомах встретили. В компании с Суходольским, он там по верхушкам прибрежных скал лазал. По авторитетному мнению майора, всего пороха, что мы в экспедицию взяли, не хватило бы, чтоб и один из шести этих треклятых утесов под дорогу приспособить. Там динамит, или еще лучше – гексоген, нужен был. Но где же мне им взрывчатку взять?! На тот момент я даже не знал еще, удалось ли отцу выправить патенты. Не то чтоб уже и производить начать.

Лисован предложил провести путь по верху. Снять небольшой слой дерна, выровнять скалу, устроить каменное ограждение. Оставалось два довольно крутых подъема и спуска, но и они гораздо предпочтительнее акробатическим трюкам, что караваны совершают, преодолевая бомы в их теперешнем состоянии.

Кстати сказать, ничуть не пожалел, что практически с помощью шантажа уговорил командира казачьего полка взяться за Чуйский тракт. Он для меня еще и карту приготовил с указанием удобных мест для устройства поселений вдоль дороги. Да еще и с пометками – чем будущим жителям лучше всего заниматься. Где лес хороший для строительства, где известь можно выжигать, где травы хороши. И ведь он прав, черт возьми. За дорогой круглый год присмотр нужен. Где-то что-то подлатать, мостики поправить, с пути упавшие ветки убрать. Кузнецы – тоже в каждой деревеньке понадобятся. Если бийчане каждый год здесь толпами ходить станут, да с тысячами лошадей, кто-то же должен будет все это четвероногое хозяйство подковывать.

На той же карте, начиная от Хабаровки и до Катуни, вдоль тонкой ниточки строящегося тракта появлялись отметки, начертанные рукой горного инженера Матвея Алексеевича Басова. С надписями, разъясняющими суть значков. Большей частью это были выходы известняка и удобные места для заготовки сланцевых кирпичей. И лишь одна точка заинтересовала меня особенно – черный квадратик с пометкой «графит». Сразу вспомнился карандаш с надписью «карандаш» на немецком. Так сразу себе и представил пишущую палочку с тиснением – АК-74. Алтайский карандаш – 1874, конечно. Не автомат же.

Матвей не показался мне… отвратительным. Вроде вполне себе нормальный симпатичный парень лет этак двадцати пяти. Отрекомендовался преподавателем того самого училища, где я троих своих юных геологов забрал. Этакий весельчак, из тех людей, у которых в жизни все легко решается. Вот вроде не стоит за его плечами могучий горный клан, а у начальства, тем не менее, на хорошем счету. И нужно-то было всего-навсего удачно жениться. Его молодая супруга, Наденька, – дочь Евгения Киприяновича Филева, управляющего Барнаульского сереброплавильного завода и представителя обширнейшей горной династии. Чему я совершенно не был удивлен. Еще бы. Кого попало, ненадежного и постороннего, шпионить за мной не пошлют.