Поводырь

Тридцатого утром, в присутствии губернского прокурора Гусева и окружного судьи, надворного советника Павла Андреевича Пушкарева, стряпчий оформил все необходимые доверенности. Документ о том, что я, Герман Густавович Лерхе, передаю всеобъемлющее право распоряжаться принадлежащим мне пакетом акций Южно-Уральских Кнауфских железоделательных заводов, числом двести двадцать две, заверили печатями Томского губернского правления и Томского суда. После обеда Воронков уже сходил с парома на левом берегу Томи в районе Верхнего перевоза.

Кстати сказать, Герин отец продал 347 акций, 222 моих и 125 принадлежащих Морицу, наследнику основателя этих самых заводов, Николаю Петровичу Демидову, за триста восемьдесят семь тысяч рублей. Около двухсот имеющихся у него на тот момент в руках акций молодому поручику уступил и барон Штиглиц — глава и владелец банкирского дома «Барон Штиглиц с К°» и давнишний друг старшего Лерхе. А так как у Демидова-младшего давным-давно, кроме офицерского жалованья, никаких доходов не было, тот самый барон, кроме того служащий Председателем Совета Государственного банка Империи, выдал на покупку относительно ценных бумаг кредит. Тридцать первого августа шестьдесят четвертого года последовало высочайшее распоряжение вновь взять Кнауфские заводы в казенное управление с назначением их в публичную продажу на удовлетворение так и не выплаченного полностью казенного долга. Однако и кредит в Госбанке тем же самым высочайшим рескриптом Николаю Демидову был прощен. Держатели остальных без малого двух тысяч акций не получили ничего. Такая вот локальная социальная справедливость…

К началу июля небольшая мастерская в предместьях Санкт-Петербурга начала выпускать небольшие партии папок-скоросшивателей, скрепки и дыроколы. Сначала новинкой заинтересовалась канцелярия Военного министерства. Еще один старый приятель отца, действительный тайный советник Иван Давидович Якобсон, бывший генерал-кригскомиссар, то есть главный интендант и логист армии, а ныне член Военного совета и одновременно управляющий Комиссариатским департаментом, немало тому способствовал. К началу осени мастерская превратилась в фабрику с числом рабочих в восемьдесят человек и приносила не менее пятидесяти тысяч рублей ассигнациями в месяц. Я, как главный акционер и владелец привилегии, стал богатым человеком даже по меркам столицы.

Пока же шел последний день апреля, и я о будущих доходах даже не подозревал. К обеду Миша принес запечатанный конверт, в котором рукой Василины было написано: «Из сведений «Военного инвалида»: наследник престола, его императорское высочество, Великий князь Николай Александрович с началом лета отбывает в длительное путешествие по Европе».

Записку я тут же сжег.

Это был третий Николай за последние два дня, и игнорировать подсказки «руководства» я больше не мог. Тем не менее спустя всего пару часов появился Николай и четвертый. Явился Серафим и сообщил, что у меня будет не более часа на следующий день рано утром, чтобы, не привлекая излишнего внимания, помолиться у чудотворной иконы Николая-угодника. Он все понимал, этот странный писклявый воробышек в рясе. У лютеран сложные отношения с изображениями Бога или святых. Совсем не хотелось прослыть ненормальным лютеранином.

И вот я стоял на коленях перед… Перед своей Судьбой, наверное.

Все, что я успел натворить в этой новой для меня жизни, не так уж и сильно могло изменить историю. Ну был Герман Густавович Лерхе — томский губернатор. Поддерживал промышленность. Старался дружить с купцами, враждовал с бароном Пфейлицер-Франком и ловил несчастного Караваева. Собрался съездить в турпоход на юг Алтая. И что? Это даже не капля в море, это атом во Вселенной. Ничто. История складывается из переплетения судеб миллионов, миллиардов людей. Каждый в какой-то мере влияет на всех других и на те символы, что навеки выбиваются на скрижалях.

Просто у всех эта мера разная. Вася Пупкин из деревни Гадюкино Зачуханского уезда, Тмутараканского округа, Окраинной губернии, ни разу в жизни так и не побывавший в городе, оставит след лишь в своих потомках. И то при условии, что они выживут. А в честь королевы Британской империи, любящей своего мужа, принца Альберта, до умопомрачения, дурнушки Виктории, назовут целую эпоху.

Моя мера, пусть я даже и не последний человек в Сибири, — тем не менее не более чем строчка в учебнике «Для студентов и преподавателей специализированных вузов». А вот наследник престола великий князь Николай Александрович — это глыба, продавливающая ткань Истории. И все-таки в то зябкое утро именно от меня зависело, появится ли в школьных учебниках «Эпоха царствования Николая II Александровича» взамен «Эпохи Александра III».

Но если бы только выбор между двумя потенциальными государями был поводом для раздумий, я уже писал бы письма по заранее, давным-давно приготовленным адресам. К сожалению, все было намного-намного сложнее.

Перво-наперво мне нужно было решить — станет ли лучше мой стране, останься Николай жив.