Поветлужье

Жара стояла по ту пору такая, что кони с ног валились. Трава на корню ссохлась, в степи не спрятаться, не то что водой разжиться. Колодцы посохли в пути, мутная жижа осталась. Еле перебивались. А половцы из-за этого начали резать полон – тех, кто ослаб чуть. Тут мы из последних сил прибавили, а следы взяли да и разделились. Видать, часть из них решила другим путем пройти, абы воды хватило живым свой товар довести, а может, и погоню нюхом почуяли. Токмо и нам делиться пришлось. Петр в одну сторону направился, а я в другую. Ну и полусотня пополам за нами разошлась. К концу ночи настиг я своих вражин. Подползли под утро втроем, сняли тех, кто в дозоре стоял, да табун шуганули. Сами к полоняникам кинулись, дабы прикрыть их, а остальные коней подняли да рассыпным строем прошлись по степнякам. Двое раненых у нас всего оказалось. Я да еще один из дружинных, кто со мной в прикрытии стоял: безбронные мы дозор снимали. Половцы сперва к детям кинулись, как углядели, что лошадок мы увели от них, тут мы и встали втроем насмерть. А в этой части полона одни мальцы были, и Петра дети там же. Но отбили, все живы оказались. Оставили мы десяток с ними, а сами на подмогу Петру кинулись, да токмо зазря спешили. На полпути их встретили – понурых, глаза отворачивают. А Петр на заводной лошади тела наших жен везет. Остальных на месте, в балке схоронили. Нежданно они наткнулись на степняков. Те как раз из этой балки со стоянки уходили. На свежих конях. Как увидали дружинных наших, начали сечь без разбора полон, а оставшихся на заводных побросали и только пыль из-под копыт пошла. Кто-то из баб соскакивать стал на полном ходу, не у всех успели ноги-руки под пузом конным связать, так они сечь таких начали, никто не ушел… А у воев наших кони от усталости падать начали, а заводных уже меняли. Ушли степняки.

Вот видит Петр нас, снимает тела с лошади, раскладывает да причесывать начинает. Как ни горестно было мне в тот момент, а мыслю, что с ума воин сходить начинает… Признавался он мне потом, что подумал про нашу неудачу, видя, как мы одни возвертаемся. Поблазнилось ему, что всю семью он потерял. От усталости мниться начало, видать: две ночи до того с короткими перерывами шли, как первые трупы увидали. Ну и начала от него душа отходить да в сумраке теряться. Еле растолкал, к детям с сопровождающими отправил… А сам к Марушке своей сел.

Воевода несколько мгновений смотрел вдаль, ничего не видя, а потом, встряхнув головой, стал заканчивать свой рассказ:

– И раньше мы с ним неразлейвода были, а после того Петр совсем ко мне прилип. И слов никаких не говорит, а токмо по нему видно, что куда я, туда и он. Разве что дети могут его на другой путь подвигнуть.

Несколько минут над собравшимися стояла тишина, которую, казалось, можно было потрогать руками. Клонившееся к верхушкам деревьев солнце стало окрашивать багрянцем нижние раскудрявившиеся облака над лесом, у коновязи всхрапнул в очередной раз оказавшийся там дежурным Буян. Наконец у колодца раздались звонкие голоса домохозяек, в очередной раз упоминавших неугомонного Фаддея, и их смех слегка разрушил смутные печальные образы давно минувших деяний, навеянные рассказом Трофима.

– Ну и как ты отнесешься к тому, чтобы Петр службу внутреннюю вел? – прервал молчание Иван.

– Доверяю я ему, как себе, теперь и ты, надеюсь, к тому же придешь, – ответил воевода. – Токмо обскажи осмысленнее – что делать ему надобно?

– Это у нас называлось внутренними делами и контрразведкой, – попытался сформулировать мысль полусотник. – Слово «внутренние» указывает на то, что именно к своим проблемам силу приложить надобно. Или к корыстным людям, или к тем, кто разбоем занимается на землях наших. Охрана и покой поселений к этому же относится. Практически все, кроме суда, да и то схваченный разбойный люд ему же сторожить. Тут смешивать власти не надо, вред будет. А контрразведка – то противоположное разведке. В той что-то выведывать надо, а в этой…

– Скрывать надобно? – ухмыльнулся Радимир.

– Нет, не давать чужим выведывальщикам у нас жить вольготно. Только к такому делу призвание нужно, поэтому и спрашивал, потянет ли Петр, – изогнул бровь Иван.

– Спросим, а согласится, да не получится, – так другого поставим. Петр на мое слово не обидится, сам уже должен понимать, – уверенно ответил воевода. – А то, что в помощь мне надо кого выделить, так то верное дело. Если дальше расти будем, то не справлюсь я в одиночку без помощников.

– Главное, власти эти под одно крыло брать не надо – каждый за свое отвечать должен. Суд – за справедливость, внутренняя сила – за порядок, внешняя – за защиту от врагов, умные люди да старейшины – за законы, печать, хм-м… это те, кто книги будет печатать…

– Это как? – удивился Радимир. – От руки пишут, а не печатью какой, ту токмо для указов разных князь ставит как знак свой.

– А вот так же и печатать можно, – отвлекся Иван. – Вырезается много буковок, набирается из них одна страница, другая, третья. Макают их в чернила да на лист бумажный, как ту же печать, и ставят. Сразу много листов напечатать можно.