Повести студеного юга

Шеклтона выдвигают в парламент, за Шеклтона готовы отдать голоса миллионы. Вот она, Сверкающая Звезда! Вот они, толпы пигмеев у твоих ног! А впереди еще — целая жизнь. В славе, богатстве, почестях…

Минуточку, Шеклтон, погоди, ты забыл оскорбленного Лонгстаффа…

Чтобы послать его в Антарктику, старый миллионер истратил тридцать тысяч фунтов стерлингов. Месть же за поруганную честь дочери обошлась ему в сотни тысяч. Очень неохотно поворачивалась консервативная английская пресса против Шеклтона. Но падение в конце концов было чувствительное — всего 3865 голосов.

Что ж, тогда все сначала. Ищи женщину…

Эврика! Да ведь Эмилия Дорман, эта великосветская гусыня, — фрейлина королевы Александры и не то дальняя родственница, не то какая-то свояченица самого Ротшильда!

Звук трубы, атака, натиск — и крепость взята. Но теперь, конечно, женитьба всерьез. Больше дразнить этих людей нельзя.

И снова экспедиция в Антарктику, на сей раз его собственная, экспедиция Шеклтона.

Он скрупулезно учел все промахи Скотта, тщательно подготовился, мобилизовал всю свою волю и мужество. О нет, теперь никакого слабодушия не будет, он преодолеет все. И дойдет не только до Южного географического полюса, но заодно откроет и магнитный.

Магнитный действительно открыли, и это была победа, огромная победа. Но все-таки не вершина мира, вершина — географический полюс.

Не дошли каких-то 97 миль…

Обидно, жаль, но… не смогли. Словно злой рок преследовал в пути, едва не погибли.

Подвиг — а это, несмотря на все, был подвиг — мир все же оценил, ибо большего пока не достигал никто.

Опять триумф. Громадный успех книги об Антарктике, турне с лекциями по всей Европе, венценосная любовница в Санкт-Петербурге, русский орден святой Анны и сто тысяч рублей золотом, пышные приемы и щедрые награды у Гогенцоллернов в Берлине и у Габсбургов в Вене, оглушительно шумная поездка по Америке, избрание сначала членом ордена Рыцарей Золотого Круга, а затем и одним из двенадцати его магистров.

Слава, почести, деньги…

Ложь, подлости, падения…

И всякий раз после очередного низвержения с пьедестала новая экспедиция в Антарктику, еще одна погоня за Сверкающей Звездой.

Там, в стужах полярного юга, он часто шел по грани между жизнью и смертью, мерз, голодал, тяжко работал, но та его первая слабость, которой он так позорно поддался в экспедиции Скотта, не повторилась больше никогда. Интересно, однако, не столько это, как то, что чудеса поистине беспримерного мужества он нередко проявлял в своих экспедициях единственно во имя товарищества, без всякой корысти и даже в ущерб собственным интересам. Лишь пламя отваги и высокое чувство дружбы могло заставить человека в зимние штормы пересечь на шлюпке огромное водное пространство от кромки материкового льда Антарктиды до острова Южная Георгия. Обмороженный, опухший от голода, больной цингой, он пришел в салвесеновский Грютвикен, чтобы сказать: «Друзья, мой корабль погиб. Нам удалось высадиться на берег, но люди скоро останутся без пищи. Я прошу помочь мне спасти их».

Одолеть путь шлюпки китобойное судно не смогло. Тогда Шеклтон купил большой пароход, но и на нем пробиться к терпящим бедствие полярникам не удалось.

Не теряя времени, он поворачивает к Фолклендским островам и там покупает еще одно судно, корабль, способный плавать во льдах.

В организацию спасательной экспедиции он вложил все свое состояние, разорился, но долгу товарищества не изменил. И не стал другим. Шеклтона с его честолюбием, страстью к наживе и всеми подлостями могла исправить только могила…

И вот финал: могила среди черных камней Южной Георгии. Я стоял возле нее, думал: «Что же ты обрел в своей бурной жизни, Эрнст Генри Шеклтон? Где твоя Сверкающая Звезда? Да, к сожалению, под этими черными камнями…»

Говорят, перед смертью люди мудреют. Наверное, он не успел. Жизнь оборвалась слишком неожиданно.

Впрочем, в чем мы можем винить его? Каков мир, породивший человека, таков человек.

…По заросшей бурым вереском тропинке я поднялся в горы, к зажатому между скал голубому озеру. Глубокое и прозрачное, оно подарило мне горсть студеной воды. С его берега далеко был виден усеянный айсбергами сталистый простор океана. Искрясь на солнце, айсберги медленно дрейфовали на север. Там, за сорок восьмой параллелью, они навсегда исчезнут. Там — теплые воды…

Голубой эшафот

Приземистый, сутулый, в заношенной морской униформе, он стоял перед капитаном с устало заискивающей улыбкой.