Повести и Рассказы (сборник)

Он смотрел чуть в сторону от меня и при этом так гневно таращился, что я непроизвольно обернулся — кто же это там возмущает нашего дорогого Влад Яныча. Но сзади никого, кроме книг, естественно, не было.

— Что вы хотите сказать? Разве…

— Я хочу сказать, Володя, что хотя и нет книги в каталогах, она есть в списках изданий, вышедших из панафидинской типографии. Списки давно у меня лежат, достались по случаю. Так что новые русские их подделать не могли. Да и проверить можно, списки-то! У меня ведь не единственный экземпляр.

Я улыбнулся.

— Но ведь чушь, Влад Яныч! Ведь чушь! Как такое может быть? Вы, наверное, что-то не так прочли. Жорж Сименон — один. И комиссар Мегре тоже один. Вместе со своим помощником Лукасом.

— Там еще и Ганвиер имеется…

— Кто-кто?

— Жанвье. И заботливая мадам Мегрет, — с ядовитейшей улыбкой сообщил Влад Яныч кому-то сбоку и я опять оглянулся.

— Но что вы такое говорите. Ведь вы не можете не понимать, что это фальшивка. Сумасшедшая, гениальная, но — фальшивка!

— Зарегистрированная в 1976 году, — добавил Влад Яныч.

— Вы хотите сказать, что это чудо?

Влад Яныч наконец посмотрел мне прямо в глаза и со значением произнес:

— Я хочу сказать — началось!

* * *

Странное, невпопад слово. Смысл которого я пропустил тогда мимо сознания. Какое мне было дело до его «началось», когда передо мной выложили свидетельство настоящего чуда! Я был в грогги. Я испытывал ошеломление зеваки от чего-то жутко сенсационного, но зеваку лично не задевающего. Был суетливый, пьяноватый восторг от мысли, что вот, встретился, наконец, с чем-то этаким. Ну вроде как стать свидетелем встречи с инопланетянами. Зелеными и волосатыми. Мол, ух ты-ы-ы-ы-ы!!!

Между тем обладатель чуда никакого восторга по-прежнему не излучал. Он был встревожен, испуган, мрачен, он был повержен, он явно боялся книги.

Я немного пообсуждал теорию о свихнувшемся миллионере из новых, а потом Влад Яныч огорошил меня опять.

— Вот что, — решительно прервал он перезатянувшуюся сентенцию, в которой я безнадежно запутался. — Я вам, Володя, эту книгу продам. Как беспородного щенка. За серебряную монетку. У вас с собой наберется долларов… скажем, десять?

— А рублями можно?

— Можно и рублями. Но в долларах.

— У меня… — я порылся в бумажнике… — у меня… вот. Сегодня какой курс?

— Откуда я знаю. Давайте по вчерашнему.

Я отсчитал требуемую сумму. Он завернул Георгеса (так я с самого начала стал называть этот томик) в крафт-бумагу и церемонно передал мне.

— Влад Яныч, — сказал я, упрятывая сокровище в сумку. — Почему вы берете только десятку? за нее можно содрать как минимум три сотни баксов, да и то прогадаете.

— Не могу, — сухо ответил он. — Эта книга оценена в десять условных единиц. То есть долларов.

— Кем это она так глупо оценена?

Влад Яныч решительно мотнул пегой челкой.

— Мной.

И мы стали молча друг друга рассматривать.

— Но Влад Яныч, — наконец сказал я. — Ведь вы понимаете, что эта книга не десятку стоит? В любом случае. Даже если подделка.

— То есть вы и другие случаи допускаете?

— Да ничего я не допускаю. Я вообще говорю.

Я подозревал какую-то махинацию. Я боялся.

— Я все-таки не понимаю, Влад Яныч. Почему именно мне и почему за такую глупую сумму?

Влад Яныч состроил философскую мину и фальшиво проговорил:

— А что сейчас не глупо, Володя? Да вы посмотримте в окно!

Я посмотрел в окно. Проехала машина. Жигули.

— У меня такое впечатление, Влад Яныч, что вы просто хотите от этой книги избавиться. Как Бальзак от шагреневой кожи.

— Не Бальзак, а старьевщик у Бальзака, — быстро успокаиваясь, автоматически поправил Влад Яныч. — И потом, причем тут Бальзак? Разве вы не понимаете, что значит появление этой книги? Сейчас, здесь.

Я не понимал.

— Неужели не понимаете?

— Так вы объясните. Может, пойму, чего не случается. Вы по- простому мне объясните.

Это было ниже его достоинства.

— Нет уж. Хотите — берите, а нет, так я другому продам.

— Да я уж взял, кажется. Я только понять хочу.

— Да, су мерсед, я вас слушаю.

Влад Яныч на глазах веселел.

— Я спросить вас хочу. Только спросить. Не бойтесь, что я вам… вашу книжку верну.

Я вдруг поймал себя на том, что чуть не сказал вместо слова «книжка» куда более интимное и собственническое «Георгес»

— Ну так н-да?

Я собрался с мыслями.

— Влад Яныч. Мы с вами не первый год знакомы. И давно прошел тот период, когда вы могли всучить мне, глупцу с вашей точки зрения (это я так, для пущей скандальности, выразился — «с вашей точки зрения». Чтоб побольней его ущучить. По-моему ничего. Я тоже не всегда сахар. Что не по мне — так и взбрыкнуть могу), всякую дребедень, лишь бы отстал. Мы с вами… Вы для меня… Но сейчас вы опять… в смысле, я же вижу, Влад Яныч, я же прекрасно по вашим глазам вижу, что вы через меня хотите от какой-то залежалости избавиться.

Влад Яныч поднял сухонький указательный палец.

— Вот именно, залежалости. Вы на год посмотрите!

— … избавиться, да. Вы мне скажите, Влад Яныч, в чем дело? Книгу-то я уже взял и кровью за нее расписался. Что с ней не так, с этой книгой Георгеса Сименона?