Станислав Подгорич, будучи в своем поместье, увлекся красотою одной из своих крестьянок, и у него родилась дочь Наташа. Дочь эту отдал он на воспитание одной богатой вдове-старушке, обучившей Наташу всем наукам и искусствам. Между тем Станислав Подгорич умер, и Наташа досталась в руки его брату Казимиру, который хочет соблазнить ее. Наташа сопротивляется, и он, вступая в права свои, делает ее прачкой, судомойкой, наконец ссылает в деревню – ходить за птицей. В деревне стоит полк; один из офицеров влюбляется в Наташу и обольщает ее, а потом, как и следует, оставляет. Чрез несколько времени барин, Казимир Подгорич, приезжает в деревню, застает Наташу беременною и хочет выдать за пастуха. Но в Наташу влюблен великодушный и вольноотпущенный кучер Подгорича; он упрашивает, чтобы Наташу выдали за него, а ей говорит, что женится на ней только для ее спасения и что всегда ее будет уважать, как свою барышню. Наташа выходит за него, отправляется с ним в Москву, родит ребенка, который тотчас умирает, и нанимается в кормилицы. Здесь в нее влюбляется сын одного банкира и предлагает всевозможные удобства жизни. Она отдается ему и поселяется в хорошем доме, подаренном ей ее возлюбленным. Здесь она веселится, пока муж ее не является с требованием своих прав, узнавши о поведении своей жены. Она, конечно, ужасается своего положения, просит, ласкает, дает деньги; муж, как истинный герой, ничему не внимает, но наконец сам устыжается своих преследований и – вешается. Вскоре потом сын банкира женится, оставляя Наташу с хорошим обеспечением. Несколько лет она фигурирует после этого как интересная камелия, потом умирает в Вероне от изнурительной чахотки.
Как все это рассказано г. Воскресенским, нечего уж и говорить: читатели знают манеру его рассказа и. степень его литературного дарования, и мы не хотим еще раз конфузиться за него, представляя образцы некоторых подробностей романа. Но дело вот в чем: г. Воскресенский имеет свой круг публики, который читает и перечитывает его. Доказательством служит то, что недавно еще вышел вторым изданием какой-то из его романов[5]. Эта публика не имеет, конечно, понятия о каком-нибудь Жорж Занде, да и из русских-то, вероятно, – Гоголем не интересуется, Тургенева и Григоровича едва знает, потому что они для нее слишком тонки, неуловимы. Литературных достоинств их она не оценит, иронии не поймет, мысли не отгадает. Ей нужно что-нибудь погрубее, побесцеремоннее, все равно как иным меломанам необходимо следить оперу по либретто, хоть бы ее десять раз уже слышали… Вот за эту-то публику мы радуемся, ее-то мы поздравляем с романом г. Воскресенского так, как мы обрадовались бы, если б старичок балагур, наш приятель, вдруг рассказал, хотя бы и с приправою обычных острот и афоризмов, анекдот, полный живого общественного смысла. Все-таки лучше, чем умственное ломанье и шутовство без всякой цели и надобности,