Повести и рассказы

"Понять женщину легко, но объяснить ее трудно. Какое это нечеловеческое, выдуманное чьей-то разгоряченной фантазией существо! Что может быть общего между мной и ею, кроме физической близости и примитивных домашних интересов?"

А она рыдала, исходила слезами, изредка ударяясь головой о собственные, сложенные на спинке дивана руки:

- А я-то, глупая, думала все время, что мы созданы друг для друга!! Еще давеча, когда к чаю подали печенье и ты выбирал только соленое, то я подумала: господи, как много между нами общего, хым... хым...

- Между нами - общее?! Что за ересь говоришь ты? С какой стороны мы похожи друг на друга? Я - большой, толстый, сильный, ты - маленькая, хрупкая, закутанная в кружевные тряпки и ленты. Я дымлю папиросами, как фабричная труба. Ты задыхаешься от этого дыма, как моль от нафталина. Попробуй надеть на меня то, что носите вы: туфли на высоченных каблуках, паутинные панталоны, кофточку из кисеи, корсет. Я сделаю несколько шагов и последовательно: упаду, простужусь насмерть и задохнусь от корсета, одним словом - погибну. Ну, что же общего между нами? А попробуй надеть мужской костюм на хорошо сложенную женщину - и спереди и сзади это будет так нехудожественно, так неэстетично... Правда, худые женщины могут надевать мужской костюм, но это только тогда, когда у них нет ни груди, ни бедер, то есть когда они похожи на мужчину.

Она подняла на меня страдающие, заплаканные глаза...

- Это все пустяки, все внешние различия, а я говорю о духовном сродстве.

- Увы, где оно?.. Мужчина почти всегда духовно и умственно превосходит женщину...

Ее глаза засверкали.

- Да?!! Ты так думаешь? А что, если я тебе скажу, что у нас в Киеве были муж и жена Тиняковы, и - знаешь ли ты это? - она окончила университет, была адвокатом, а он имел рыбную торговлю!! Вот тебе!

- Дитя ты мое неразумное, - засмеялся я, ласково, как ребенка, усаживая ее на колени. - Да ведь ты сама сейчас подчеркнула разницу между нами. Заметь, что я, мужчина, всегда говорю о правиле, а ты - бедная логикой, обыкновенная женщина - сейчас же подносишь мне исключение. Бедная головушка! Все люди имеют на руках десять пальцев - и я говорю об этом... А ты видела в паноптикуме мальчишку с двенадцатью пальцами - и думаешь, что в этом мальчишке заключено опровержение всех моих теорий о десяти пальцах.

- Ну, конечно, - удивилась она. - Как же можно говорить о том, что правило - десять пальцев, когда (ты же сам говоришь!) существуют люди с двенадцатью пальцами.

Говоря это, она деловито бегала по комнате, уже забыв о своих горьких слезах, и деловито переставляла какие-то фарфоровые фигурки и какие-то цветы в вазочках. И вся она в своих туфельках на высоких каблуках, в нечеловеческом пеньюаре из кружев и ленточек, с золотистой подстриженной кудрявой головкой и еще не высохшими от слез глазами, с ее покровительственным тоном, которым она произнесла последние слова, - вся она, эта спокойно чирикающая птица, не ведающая надвигающейся грозы моего к ней равнодушия, - вся она, как вихрем, неожиданно закружила мое сердце.

Лопнула какая-то плотина, и жалость к ней, острая и неизбывная жалость, которая сильнее любви, - затопила меня всего.

"Вот я сейчас только решил в душе своей, что не люблю ее и прогоню от себя... А куда пойдет она, эта глупая, жалкая, нелепая пичуга, которая видит в моих глазах звезды, а в манере держаться - какого-то не существующего в природе серебристого тигра? Что она знает? Каким богам, кроме меня, она может молиться? Она, назвавшая меня вчера своим голубым сияющим принцем (и чина такого нет, прости ее господи!).

А она, постукивая каблучками, подошла ко мне, толкнула розовой ладонью в лоб и торжествующе сказала:

- Ага, задумался! Убедила я тебя? Такой большой - и так легко тебя переспорить...

Жалость, жалость, огромная жалость к ней огненными языками лизала мое черствое, одеревеневшее сердце.

Я привлек ее к себе и стал целовать. Никогда не целовал я ее более нежно и пламенно.

- Ой, оставь, - вдруг тихонько застонала она. - Больно.

- Что такое?!

- Вот видишь, какой ты большой и глупый... Я хотела тебе сделать сюрприз, а ты... Ну да! Что ты так смотришь? Через семь месяцев нас будет уже трое... Ты доволен?

* * *

Я долго не мог опомниться.

Потом нежно посадил ее к себе на колени и, разглядывая ее лицо с тем же напряженным любопытством, с каким вивисектор разглядывает кролика, спросил недоверчиво:

- Слушай, и ты не боишься?

- Чего?..

- Да вот этого... ребенка... Ведь роды вообще опасная штука.

- Бояться твоего ребенка? - мягко, непривычно мягко усмехнулась она. Что ты, опомнись... Ведь это же твой ребенок.

- Послушай... Можно еще устроить все это...

- Нет!

Это прозвучало как выстрел. Последующее было мягче, шутливее:

- А ты прав: между мужчиной и женщиной большая разница...

- Почему?

- Да я думаю так: если бы детей должны были рожать не женщины, а мужчины, - они бежали бы от женщин, как от чумы...

- Нет, - серьезно возразил я. - Мы бы от женщин, конечно, не бегали. Но детей бы у нас не было - это факт.