Повести и рассказы

- Это верно: одно безобразие, - поддержал третий мужик. - Нам ведь тоже есть-пить нужно. Выйдешь иногда за околицу на линию, посмотришь - какой тут к черту урожай: одни столбы торчат. Пока еще там они соберутся проволоку подвесить...

- А что же ваша администрация смотрит? - спросил я. - Сельские власти за чем смотрят?!

- Аны смотрят.

- Ото! Еще как... Рази от них укроишься. Теперь такое пошло утеснение, что хучь ложись, да помирай. Строгости пошли большие.

- От кого?

- Да от начальства.

- Какие же?

- Да промысловое свидетельство требует, чтоб выбирали в управе. На предмет срезки, как говорится, телефонной проволоки.

- Да еще и такие слухи ходят, что будто начальство в аренду будет участки сдавать на срезку. Не слышали, барин? Как в Питербурхе на этот счет?

- Не знаю.

Седой старикашка нагнулся к моему уху и прохрипел:

- А что, не слышно там - супсидии нам не дадут? Больно уж круто приходится.

- А что? Недород?

- Недорез. Народ-то размножается, а линия все одна.

- В Думе там тоже сидят, - ядовито скривившись, заметил чернобородый, а чего делают - и неизвестно. Хучь бы еще одну линию провели. Все ж таки послободняе было бы.

- Им что! Свое брюхо только набивают, а о крестьянском горбе нешто вспомнят?

- Ну, айда, ребята. Что там зря языки чесать. Еще засветло нужно убраться. А то и в бунты не сложим.

И поселяне бодро зашагали к столбам, на которых тонкой, едва заметной паутиной вырисовывались проволочные нити.

Хор грянул, отбивая такт:

Э-эх, ты проволока

Д-металлицкая.

Э-эх, кормилица

Ты мужицкая!..

Солнышко выглянуло из-за сизого облака и осветило трудовую, черноземную, сермяжную Русь.

Поэт

- Господин редактор - сказал мне посетитель смущенно потупив глаза на свои ботинки,- мне очень совестно, что я беспокою вас. Когда я подумаю, что отнимаю у вас минутку драгоценного времени, мысли мои ввергаются в пучину мрачного отчаяния...Ради бога, простите меня!

- Ничего, ничего, - ласково сказал я,- не извиняйтесь.

Он печально свесил голову на грудь.

- Нет, что уж там... Знаю, что обеспокоил вас. Для меня, не привыкшего быть назойливым, это вдвойне тяжело.

- Да вы не стесняйтесь! Я очень рад. К сожалению только, ваши стишки не подошли.

- Эти?

Разинув рот, он изумленно посмотрел на меня.

- Эти стишки не подошли??!

- Да, да. Эти самые.

- Эти стишки??!! Начинающиеся:

Хотел бы я ей черный локон

Каждое утро чесать

И, чтоб не гневался Аполлон,

Ее власы целовать...

Эти стихи, говорите вы, не подойдут?!

- К сожалению, должен сказать, что не пойдут именно эти стихи, а не какие-нибудь другие. Именно начинающиеся словами:

Хотел бы я ей черный локон...

- Почему же, господин редактор? Ведь они хорошие.

- Согласен. Лично я очень ими позабавился, но... для журнала они не подходят.

- Да вы бы их еще раз прочли!

- Да зачем же? Ведь я читал.

- Ещё разик!

Я прочел в угоду посетителю еще разик и выразил одной половиной лица восхищение, а другой - сожаление, что стихи все-таки не подойдут.

- Гм... Тогда позвольте их... Я прочту! "Хотел бы я ей черный локон..."

Я терпеливо выслушал эти стихи еще раз, но потом твердо и сухо сказал:

- Стихи не подходят.

- Удивительно. Знаете что: я вам оставлю рукопись, а вы после вчитайтесь в нее. Вдруг да подойдет.

- Нет, зачем же оставлять?!

- Право, оставлю. Вы бы посоветовались с кем-нибудь, а?

- Не надо. Оставьте их у себя.

- Я в отчаянии, что отнимаю у вас секундочку времени, но...

- До свиданья!

Он ушел, а я взялся за книгу, которую читал до этого. Развернув её, я увидел положенную между страниц бумажку.

Прочел:

"Хотел бы я ей черный локон

Каждое утро чесать

И, чтоб не гневался Аполл..."

- Ах, черт его возьми! Забыл свою белиберду... Опять будет шляться! Николай! Догони того человека, что был у меня, и отдай ему эту бумагу.

Николай помчался вдогонку за поэтом и удачно выполнил мое поручение.

В пять часов я поехал домой обедать.

Расплачиваясь с извозчиком, сунул руку в карман пальто и нащупал там какую-то бумажку, неизвестно как в карман попавшую.

Вынул, развернул и прочел:

"Хотел бы я ей черный локон

Каждое утро чесать

И, чтоб не гневался Аполлон,

Ее власы целовать..." и т.д.

Недоумевая, как эта штука попала ко мне в карман, я пожал плечами, выбросил ее на тротуар и пошел обедать.

Когда горничная внесла суп, то, помявшись, подошла ко мне и сказала:

- Кухарка чичас нашла на полу кухни бумажку с написанным. Может, нужное.

- Покажи.

Я взял бумажку и прочел:

- "Хотел бы я ей черный ло..." Ничего не понимаю! Ты говоришь, в кухне, на полу? Черт его знает... Кошмар какой-то!

Я изорвал странные стихи в клочья и в скверном настроении сел обедать.

- Чего ты такой задумчивый? - спросила жена.

- Хотел бы я ей черный ло... Фу ты черт!! Ничего, милая. Устал я.

За десертом в передней позвонили и вызвали меня... В дверях стоял швейцар и таинственно манил меня пальцем.

- Что такое?

- Тс... Письмо вам! Велено сказать, что от одной барышни... Что оне очень, мол, на вас надеются, и что вы их ожидания удовлетворите!..

Швейцар дружилебно подмигнул мне и хихикнул в кулак.